Зачем Сальвадор Дали совершал безумные поступки
Безумное поведение великого художника могло быть отвратительным, если бы не было трогательным. Застенчивость, расчет, экстравагантность и гений — вот из чего сделан эпатаж Дали.
Чем больше читаешь о Сальвадоре Дали, тем большим раздражением к нему проникаешься. Скрупулезные биографы, стараясь украсить свои книги, тщательно собирают скандальные выходки художника, и коллекция эта кажется бесконечной — коротко говоря, любой его поступок был скандальной выходкой.
Идет гулять — так непременно с селедкой на шляпе или с муравьедом на поводке. Сядет обедать — вынет из кармана омара и расскажет сотрапезникам о целебных свойствах мочи. А уж если влюбится… но про сексуальные привычки Дали рассказывать совсем не хочется. Поверьте, если вы о них случайно не знаете, вам ужасно повезло.
Постепенно возникает образ нахального социопата, в котором непонятно только одно: почему его не лечили? Еще через сотню страниц биографии задумываешься о другом: отчего все называют его застенчивым? Разве застенчивый человек станет выпрыгивать из собственной кожи, чтобы привлечь к себе внимание?
Увидеть Дали чуть иначе помогают кадры кинохроники. Смотрит медленно и внимательно, но вдруг реагирует на резкий звук и глаза у него делаются такие, будто сейчас вскочит и убежит. Всплеск длится четверть секунды, а потом он снова таращится на собеседника.
Мгновенно вспоминаю, у кого я замечала этот неуютный взгляд — так смотрят дети от трех до пяти. Глазеют в упор, пока не поймут о человеке все (насколько способны понять), а дальнейшее поведение может быть каким угодно. Напрочь потеряют интерес, ни с того ни с сего кинут камнем, залезут на ручки или удерут с воем. В любом случае их реакция будет абсолютно честной и почему-то важной для тех, на кого они смотрели. Зачем-то хочется узнать, что такое они в тебе увидели — разочаровывающее, страшное или привлекательное.
Как только возникла эта параллель, многое стало очевидным. Дали — действительно ребенок невменяемого возраста, который играет с едой, способен надеть на голову грязный подгузник, выскочить к гостям голышом.
Его сексуальность… да нет никакой сексуальности, кроме естественного любопытства к собственному и чужому телу. Его выходки ничем не отличаются от шалостей малыша, у которого слишком много возможностей. В парижском Le Meurice, где он снимал целый этаж, никогда о нем не забудут.
В отеле царила спокойная роскошь: мебель в стиле Людовика XIV, бледно-голубого цвета стены, тяжелые портьеры, толстые ковровые покрытия. Резвиться в таких солидных интерьерах было особенно сладко. Дали катался на велосипеде по анфиладе Альфонса XIII — король Испании жил в этих апартаментах в 1907 году, и художнику было важно хулиганить именно в люксе 106–108, королевском номере.
Как-то потребовал пригнать в отель стадо коз и стрелял по ним холостыми патронами. Попросил наловить для него мух в саду Тюильри и заплатил по пять франков за каждую. Выезжая, бросал под колеса своего автомобиля монетки, чтобы «ехать по золоту». Он окружал себя свитой из красоток, трансвеститов и карликов, каждая пресс-конференция в Le Meurice превращалась в шоу.
Читая описание действ, которые он разыгрывал для журналистов, я вспомнила другую категорию невыросших детей — итальянских певцов-кастратов. Операция странным образом замедляла не только половое развитие, но и психическое.
Сравним выход кастрата на сцену: «…он желал предстать перед публикой на вершине холма, с мечом и с блестящим копьем и непременно в шлеме, украшенном белыми и красными перьями по меньшей мере в шесть футов длиной, как пишет Стендаль. А еще он требовал, чтобы первыми его словами были «Dove son io?» («Где я?») и чтобы затем непременно звучали фанфары»*.
А вот типичная пресс-конференция Дали в Le Meurice, 1975 год: «На столе громоздится с десяток томов полного собрания сочинений Мальбранша — явно старинное издание кичливо выставлено напоказ. Тут же в комнате «Харлей-Дэвидсон», сверкающий всеми своими хромированными деталями, и желтоглазый оцелот, которого ласково поглаживает прелестная девица, чья кошачья фация наводит на мысль об удачно проделанной операции по изменению пола»**. Входит Дали, его крикливый шелковый пиджак в полоску плотно облегает белую рубашку с жабо. Рука в кольцах поигрывает тростью с серебряным набалдашником. Он несколько растерянно говорит: «Пожалуй, я сяду здесь», ассистент его пересаживает, и Дали начинает позировать фотографам, опираясь подбородком на трость и воинственно пуча глаза.
Застенчивость Дали вынуждала его к странному поведению. Смущенный человек, если он от природы экстравагантен, способен на дивные поступки. Известен случай с Оззи Осборном: молодой панк страшно волновался, когда шел подписывать один из первых контрактов со студией звукозаписи. В знак мира он принес им голубя, но от волнения в приемной откусил ему голову. По сравнению с этим приступы безумного хохота, которые нападали на юного Дали, когда он смущался, выглядят пустяком. Чтобы не выглядеть смешным, Дали тщательно просчитывал каждый свой шаг, устраивая перформанс из любого бытового действия. В конце концов, если не можешь быть нормальным, спрячь это за эпатажем.
Я задумываюсь о персонале Le Meurice: в течение лет сорока Дали со всей своей свитой проводил в отеле апрель и октябрь, иногда задерживаясь до конца года. Было бы любопытно почитать мемуары служащих — нет, не с целью поиска жареных подробностей. Просто интересно, что делает с человеческой психикой длительное пребывание рядом с Дали. Однажды он перестал при встрече подавать людям руку для пожатия, а предлагал им дотронуться до кончика шнурка. Благодаря этому он избегал непосредственного контакта с окружающими.
«Обслуживающий персонал Le Meurice, и не то еще повидавший, с самым серьезным видом прикладывался к этой веревочке. Все там давно знали, что благодарность мэтра обычно бывает соразмерной масштабам его фантазий», — вспоминал очевидец событий. На Рождество он дарил обслуживающему персоналу литографии своих работ с автографом. Дали действительно был добрым и щедрым. Будь он обыкновенным человеком, стал бы городским сумасшедшим, тихим и неприятным. Но Господь отчего-то поцеловал в макушку именно его, наделив талантом, интеллектом, обаянием и оставив ему поведение и ранимость ребенка. Детство его продлилось 85 лет и было сплошным праздником непослушания, который дал миру примерно 2000 невероятных картин.
————————————————————————————————-
* Питер Барбье «История кастратов».
**Мишель Нюридсани «Сальвадор Дали».
Чем больше читаешь о Сальвадоре Дали, тем большим раздражением к нему проникаешься. Скрупулезные биографы, стараясь украсить свои книги, тщательно собирают скандальные выходки художника, и коллекция эта кажется бесконечной — коротко говоря, любой его поступок был скандальной выходкой.
Идет гулять — так непременно с селедкой на шляпе или с муравьедом на поводке. Сядет обедать — вынет из кармана омара и расскажет сотрапезникам о целебных свойствах мочи. А уж если влюбится… но про сексуальные привычки Дали рассказывать совсем не хочется. Поверьте, если вы о них случайно не знаете, вам ужасно повезло.
Постепенно возникает образ нахального социопата, в котором непонятно только одно: почему его не лечили? Еще через сотню страниц биографии задумываешься о другом: отчего все называют его застенчивым? Разве застенчивый человек станет выпрыгивать из собственной кожи, чтобы привлечь к себе внимание?
Увидеть Дали чуть иначе помогают кадры кинохроники. Смотрит медленно и внимательно, но вдруг реагирует на резкий звук и глаза у него делаются такие, будто сейчас вскочит и убежит. Всплеск длится четверть секунды, а потом он снова таращится на собеседника.
Мгновенно вспоминаю, у кого я замечала этот неуютный взгляд — так смотрят дети от трех до пяти. Глазеют в упор, пока не поймут о человеке все (насколько способны понять), а дальнейшее поведение может быть каким угодно. Напрочь потеряют интерес, ни с того ни с сего кинут камнем, залезут на ручки или удерут с воем. В любом случае их реакция будет абсолютно честной и почему-то важной для тех, на кого они смотрели. Зачем-то хочется узнать, что такое они в тебе увидели — разочаровывающее, страшное или привлекательное.
Шоу одного ребенка
Как только возникла эта параллель, многое стало очевидным. Дали — действительно ребенок невменяемого возраста, который играет с едой, способен надеть на голову грязный подгузник, выскочить к гостям голышом.
Его сексуальность… да нет никакой сексуальности, кроме естественного любопытства к собственному и чужому телу. Его выходки ничем не отличаются от шалостей малыша, у которого слишком много возможностей. В парижском Le Meurice, где он снимал целый этаж, никогда о нем не забудут.
В отеле царила спокойная роскошь: мебель в стиле Людовика XIV, бледно-голубого цвета стены, тяжелые портьеры, толстые ковровые покрытия. Резвиться в таких солидных интерьерах было особенно сладко. Дали катался на велосипеде по анфиладе Альфонса XIII — король Испании жил в этих апартаментах в 1907 году, и художнику было важно хулиганить именно в люксе 106–108, королевском номере.
Как-то потребовал пригнать в отель стадо коз и стрелял по ним холостыми патронами. Попросил наловить для него мух в саду Тюильри и заплатил по пять франков за каждую. Выезжая, бросал под колеса своего автомобиля монетки, чтобы «ехать по золоту». Он окружал себя свитой из красоток, трансвеститов и карликов, каждая пресс-конференция в Le Meurice превращалась в шоу.
Все от смущения
Читая описание действ, которые он разыгрывал для журналистов, я вспомнила другую категорию невыросших детей — итальянских певцов-кастратов. Операция странным образом замедляла не только половое развитие, но и психическое.
Сравним выход кастрата на сцену: «…он желал предстать перед публикой на вершине холма, с мечом и с блестящим копьем и непременно в шлеме, украшенном белыми и красными перьями по меньшей мере в шесть футов длиной, как пишет Стендаль. А еще он требовал, чтобы первыми его словами были «Dove son io?» («Где я?») и чтобы затем непременно звучали фанфары»*.
А вот типичная пресс-конференция Дали в Le Meurice, 1975 год: «На столе громоздится с десяток томов полного собрания сочинений Мальбранша — явно старинное издание кичливо выставлено напоказ. Тут же в комнате «Харлей-Дэвидсон», сверкающий всеми своими хромированными деталями, и желтоглазый оцелот, которого ласково поглаживает прелестная девица, чья кошачья фация наводит на мысль об удачно проделанной операции по изменению пола»**. Входит Дали, его крикливый шелковый пиджак в полоску плотно облегает белую рубашку с жабо. Рука в кольцах поигрывает тростью с серебряным набалдашником. Он несколько растерянно говорит: «Пожалуй, я сяду здесь», ассистент его пересаживает, и Дали начинает позировать фотографам, опираясь подбородком на трость и воинственно пуча глаза.
Застенчивость Дали вынуждала его к странному поведению. Смущенный человек, если он от природы экстравагантен, способен на дивные поступки. Известен случай с Оззи Осборном: молодой панк страшно волновался, когда шел подписывать один из первых контрактов со студией звукозаписи. В знак мира он принес им голубя, но от волнения в приемной откусил ему голову. По сравнению с этим приступы безумного хохота, которые нападали на юного Дали, когда он смущался, выглядят пустяком. Чтобы не выглядеть смешным, Дали тщательно просчитывал каждый свой шаг, устраивая перформанс из любого бытового действия. В конце концов, если не можешь быть нормальным, спрячь это за эпатажем.
Я задумываюсь о персонале Le Meurice: в течение лет сорока Дали со всей своей свитой проводил в отеле апрель и октябрь, иногда задерживаясь до конца года. Было бы любопытно почитать мемуары служащих — нет, не с целью поиска жареных подробностей. Просто интересно, что делает с человеческой психикой длительное пребывание рядом с Дали. Однажды он перестал при встрече подавать людям руку для пожатия, а предлагал им дотронуться до кончика шнурка. Благодаря этому он избегал непосредственного контакта с окружающими.
«Обслуживающий персонал Le Meurice, и не то еще повидавший, с самым серьезным видом прикладывался к этой веревочке. Все там давно знали, что благодарность мэтра обычно бывает соразмерной масштабам его фантазий», — вспоминал очевидец событий. На Рождество он дарил обслуживающему персоналу литографии своих работ с автографом. Дали действительно был добрым и щедрым. Будь он обыкновенным человеком, стал бы городским сумасшедшим, тихим и неприятным. Но Господь отчего-то поцеловал в макушку именно его, наделив талантом, интеллектом, обаянием и оставив ему поведение и ранимость ребенка. Детство его продлилось 85 лет и было сплошным праздником непослушания, который дал миру примерно 2000 невероятных картин.
————————————————————————————————-
* Питер Барбье «История кастратов».
**Мишель Нюридсани «Сальвадор Дали».
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.