Страшной метлой прошлась война

С 1930 года до призыва в армию я работал в милиции в Угловке и Боровичах. С 1931 года до конца января 1935 года служил в 46-м стрелковом полку. Затем снова работал в милиции. С 21 апреля 1935 года я работал участковым инспектором (уполномоченным) милиции Новгородского РОМ [1] на Тесово-Нетыльском торфопредприятии в поселке Рогавка. В январе 1941 года здесь организовали поселковое отделение милиции, начальником которого стал С. В. Лепнев. Когда началась война, большинство милиционеров вошло в истребительный отряд, который позднее стал партизанским. Я тоже был членом этого отряда.

Помню, как 16 августа 1941 года рано утром на станцию был подан пассажирский поезд для отправки в тыл больных и стариков, а также семей руководителей и актива. Мне даже не удалось попрощаться с женой и четырехлетней дочкой, потому что в это время с пулеметом в руках охранял станцию от возможного налета авиации.

Вскоре меня направили в сторону Новой Керести к находившимся там танкистам. Я должен был передать им, что на Рогавку прошел поезд-летучка с боеприпасами для танков. Задание было выполнено.

Утром 17 августа 1941 года Лепнев дал распоряжение мне и Комарову конными отправиться в сторону Новгорода, найти действующую Красную Армию и договориться с командованием о связи с нашим отрядом для совместных действий, просить ручные гранаты, взрывчатку и т. д. На прощание предупредил о том, что есть сведения о высадке немецкого десанта в районе полустанка Горенка. «Не станьте «языками»»! — добавил он.

Вооружены мы были наганами, одеты в гражданское. Мое табельное оружие — наган стрелял только самовзводно, что усложняло стрельбу (но я, зная это, соответственно и тренировался). А стрелок я был отличный, не зря перед войной получил значок «Ворошиловский стрелок» и значки ГТО, ГСО и ПВХО. Все это в тот день пригодилось.

Только мы отъехали, как попали под бомбежку. За каким-то строением дождались отбоя и поехали в деревню Клепцы, где напоили коней, поговорили с собравшимся к колодцу народом и двинулись к деревне Чауни.

Не доезжая метров 200 до нее, мы увидели выезжавших на велосипедах в сторону полустанка людей. Мы расстегнули кобуры, а потом успокоились, считая, что это наши бойцы, ведь и вчера я встречал их там же, но пеших. И мы продолжали ехать шагом, сближаясь с ними. Всматриваясь более тщательно, я обратил внимание, что велосипеды не имеют блестящих частей, что приклады винтовок темные (а у нас желтые!), что каски незнакомые и мундиры имеют темно-зеленый цвет, а когда увидел у заднего на левом рукаве большой белый треугольник, то понял, что это враги, и быстро повернулся к Комарову.

Я громко крикнул: «Немцы!» — и отчетливо увидел лицо врага, еще молодого, упитанного, по его лицу прошла тень. Он, быстро соскочив с велосипеда, крикнул: «Хальт!» — и стал снимать с шеи за ремень свое оружие, а что это было — автомат или карабин — я не успел опознать. Остальные немцы тоже стали соскакивать и хвататься за оружие, но они были от нас подальше. Я мгновенно выхватил из кобуры наган и, не целясь, выстрелил в немца, но не увидел никакой реакции. Тогда я вторично выстрелил. Тут немец закричал диким голосом и свалился на землю.

Комаров же не успел вытащить свой наган. Мы, не сговариваясь, быстро соскочили с коней. Я по-пластунски пополз в огород Казанцева. Немцы открыли огонь одиночными и автоматными очередями, но пули нас обтекали; видимо, и лошади, как завеса, сыграли хорошую роль. Комаров пополз по картофельнику в сторону деревни Клепцы. Как оказалось, и он уцелел. Я вначале полз, а потом за баней вскочил и побежал в кусты урочища Шалаги и там замаскировался.

Оказавшись в такой сложной обстановке, я точно не знал, где партизаны. У меня было слабое оружие. Я удивился, что немцы занимают даже глухие места, и решил пробиваться в Ленинград. И пробился! В Ленинграде я хотел получить хорошее оружие, фальшивые документы и вернуться в Рогавку к партизанам. Но из Ленинграда меня не отпустили одного, объяснив, что дела и тут найдутся. Меня определили в сводный дивизион на Мойке, 8. Под Новгородом я опять оказался 21 сентября 1941 года.

Районное руководство и РОМ находились тогда в деревне Волынь (Заречье). Оттуда я трижды ходил по заданию руководства выяснять судьбу инвалидов в инвалидном доме имени Свердлова (бывший Сковородский монастырь) и спас часть из них, когда уже выпал первый снег. За это я был награжден медалью «За отвагу».

Из разных источников теперь стало известно о злосчастной судьбе 2-й ударной армии под Мясным Бором. Есть ряд документов и свидетельств, которые я читал. Там вскользь упоминается и о действиях партизан. А вот о судьбе мирного населения, попавшего в окружение в 1942 году, я еще нигде ничего не читал. А ведь там оказались тысячи мирных граждан, взрослых и детей — из торфо-предприятия Тесово, деревень Финев Луг, Огорелье, Вдицко, Шелковка, Глухая Кересть, Новая Кересть, Клепцы, Чауни и других.

Мясной Бор, 1942 г.

Я был закреплен при Новгородском межрайонном эвакоштабе. Его возглавлял председатель Новгородского райисполкома М. Е. Миронов, секретарем у него была Евгения Клементьева, расстрелянная немцами 18 августа 1941 года. Мне была известна обстановка. Люди ютились в кустах, в болотах, в шалашах, голодные, под постоянными немецкими бомбежками и обстрелами из орудий и минометов, десятками гибли от болезней и голода. Тому я свидетель.

Фашисты, отступая 28 января 1942 года, умышленно сожгли деревни Глухая Кересть, Чауни. Все родственники моей жены в 1942 году погибли лютой смертью от голода. Трудоспособных немцы заставили работать на уборке и отправке в Германию торфа. Остальных стали отправлять в Прибалтику и Германию. В окружении очень много погибло мирных жителей. При окончательном освобождении Новгородского района (конец января 1944 года) там не было ни одного человека.

Обстановка в окружении под Мясным Бором в 1942 году была жуткая во всех отношениях. Вокруг — враги. Огонь ведут днем и ночью. Самолетам приземлиться негде. Сначала У-2 садились вблизи деревни Новая Кересть, а потом это было уже невозможно. Если У-2 и «дугласы» и подлетали, то немецкие истребители их сбивали. А если с самолета сбрасывали груз в баулах, мешках, ящиках, то все разбивалось.

Мирные жители утоляют голод древесной корой. Мясной Бор, 1942 г.

Мирное население ютилось в шалашах, спасаясь от комаров, ночного холода и кое-как маскируясь от обстрелов. Питьевую воду раздобыть было очень тяжело. Продуктов питания, и особенно соли, у людей не было, лекарств тоже. А ведь среди населения было очень много детей. Тут уж никто назвать точную цифру теперь не сможет.

Люди умирали от голода, ранений и болезней. Руководством районного межрайэвакоштаба (председателем райисполкома М.С. Мироновым, начальником РОМ НКВД И. В. Гришиным) я был назначен ответственным за снабжение мирных граждан. Для учета людей были составлены списки по группам. Старшие групп приходили в расположение штаба, т. е. к шалашу, где были мы с Мироновым и секретарь Евгения Клементьева с матерью и малолетней дочкой.

Вначале я получил с базы военторга немного сахарного песку для детей, затем разрешили израсходовать семенной ячмень и льносемя, хранившиеся на платформе узкоколейки. Но все это было в мизерных количествах, и его хватило ненадолго.

Тогда я договорился со старшим ветеринарным врачом 2-й ударной армии об отпуске для питания населения раненых или ослабевших коней. Всего я получил на эти цели около 20 голов. Добивал, свежевал, делил сам при участии уполномоченных и выдавал им по спискам обязательно под расписку.

На одного жителя приходилось немного: семена делили кружечкой, а конину взвешивали пружинным безменом по 60 граммов мяса на человека, а если взамен его выдавались кожа или требуха, то по 120 граммов на день. Но это было непостоянно, обстановка сложилась архисложная.

Списки мирных жителей я хранил до вечера 24 июня 1942 года, когда командование объявило приказ о выходе напролом из окружения на Большую землю. Было приказано всю документацию сжечь, чтобы врагу не досталось никакой информации. Когда немцы окончательно перекрыли выход, начиная с 26 июня 1942 года, из лесов и болот фашисты погнали народ обратно по домам, а что ждало жителей там? Огороды не посажены, скота нет, деревни Глухая Кересть, Чауни немецкие факельщики сожгли еще 28 января. Поселок Рогавка, часть деревни Вдицко и другие сожжены войной. Люди умирали еще не доходя до дома или дотащившись до места, где временно приспособились жить. Спрятанные запасы были лишь у кое-кого в деревне Клепцы, остальные гибли от голода. Другие гибли от немецких репрессий. Сразу же были арестованы и расстреляны председатель Финевского сельсовета Анисимов, секретарь сельсовета А. Кораблева, председатель Пятилипского сельсовета И. Е. Яковлев, повешены в деревне Клепцы председатель колхоза Петрова, почтальон П. Терентьев и другие.

В восстановленной и заселенной после войны деревне Чауни нет ни одного старожила. Вот какой страшной метлой прошлась по этим местам война.

Сам я 25 июня 1942 года выбрался из окружения контуженным, полуглухим. В октябре лечился в Новоселицком госпитале. Сначала слух восстановился, а сейчас опять стал очень плохо слышать. От последствий той контузии плохо видит правый глаз.

В Новгород я пришел 20 января 1944 года вместе с войсками. Работал в милиции до 1958 года, когда вышел на пенсию в звании капитана. После этого еще десять лет работал в отделе вневедомственной охраны в Старой Руссе.

[1] Районное отделение милиции.



Источник: За блокадным кольцом : воспоминания / Автор-составитель И.А. Иванова. – СПб.: ИПК «Вести», 2007. с. 56-59. (Тираж 500 экз.)