Саласпилс — лагерь восточных оккупированных территорий
Саласпилс — лагерь смерти на территории Латвии оккупированной нацистами во время Второй мировой войны, предназначенный для массового уничтожения людей. В нём содержались советские военнопленные, а также евреи из Чехии, Австрии и Германии. Он также стал центральным лагерем для всех восточных оккупированных территорий. Находился в 18 километрах от Риги с октября 1941 года до конца лета 1944 года.
Наиболее печальную известность этот лагерь получил из-за отдельного содержания детей, которых затем стали использовать для отбора крови для раненых немецких солдат, вследствие чего дети быстро погибали. В него люди посылались только с одной целью — чтобы они умирали мучительной смертью. По свидетельским показаниям, в лагере было уничтожено более 100 000 человек.
Виталий Ефимович Леонов провел тут 1,5 года — с марта 1943 по октябрь 1944-го: «Мне едва исполнилось 11 лет, когда нашу деревню Ляхово окружили немецкие солдаты. Это в Псковском районе, близ Себежа. Всех выгнали из домов, построили на улице. А потом без всяких разъяснений погнали куда-то. Уходя, мы видели, как один за другим загораются наши дома. Мама, папа, я, две младшие сестрички и полуторагодовалый братик — по весенней слякоти мы без всякого отдыха шагали несколько суток. Тех, кто не мог идти — а это были в основном старики, — немцы заперли в деревянный сарай и заживо сожгли. Так погибла моя бабушка.
Нас пригнали на территорию Латвии, в Зилупе. Словно животных, загрузили в товарные вагоны и куда-то отправили. Куда? Мы терялись в догадках. Мне было очень страшно. Я думал, что нас везут на расстрел. Почти так и вышло: нас доставили в Саласпилс. Самым страшным был первый день. Нас раздели, затем загнали в душевые и начали мыть хлоркой. Потом выдали робу, и мы стали похожи на сотни остальных заключенных…»
Саласпилс не был лагерем смерти, как Майданек. Здесь происходил чудовищный отбор. Тех, кто здоровьем покрепче, угоняли на работы в Германию. А слабых делали еще слабее и умерщвляли. Одновременно люди использовались в качестве живого материала: Виталий Ефимович помнит, как у него и других детей, с кем жил в бараке, брали кровь. Она предназначалась для раненых на фронтах. Обескровив, немцы умертвили его младшего брата. Ему и двух лет не успело исполниться. А всего в концентрационном лагере за три года его существования умерло 7 тысяч детей.
«Перед самым приходом советских войск я видел, как немцы хоронили умерших от голода и холода детей. Делали это в спешке, словно преступники, заметающие свои следы. Заставляли взрослых узников выносить маленькие тела на носилках и сваливать в ямы. Потом их самих всех расстреляли. А мне повезло. Я выжил. Меня и других детей из нашего барака раздали по хуторам. После войны я узнал, что отступая, немцы концлагерь сожгли. Потом, после освобождения Латвии, были долгие месяцы ожидания: где же мама, когда она заберет меня?»
О судьбе своих родителей и сестрички Виталий Ефимович не знал тогда ничего. Даже не знал, живы ли.
«В тот день я улыбнулся, наверное, в первый раз за долгие годы. Пас весь день коров, а когда под вечер возвращался на хутор, смотрю — мама меня ждет! Она за мной приехала! А позже, еще через несколько месяцев, нашелся отец — он в Эстонии в концлагере был. Сестра тоже нашлась!»
Виталий Ефимович говорит, что охрана в лагере состояла как из немцев, так и из латышей. Чтобы кто-то особо зверствовал, такого не припомнит. Но и лишней корки хлеба, даже умирая, не получишь. А кормили так: с утра сладковатая вода, которую называли «чай», в обед хлебная краюха, на ужин водянистая похлебка. Голодно было очень. Но за еду дети не дрались. Правда, чего уж греха таить, иногда кто-то мог украсть кусок хлеба, но чаще наоборот — отдавали свою часть слабеющим узникам. А иногда бывало так: просыпаешься утром, а рядом с тобой окоченевший труп лежит. Умер ребенок во сне.
По материалам Интернета.
Наиболее печальную известность этот лагерь получил из-за отдельного содержания детей, которых затем стали использовать для отбора крови для раненых немецких солдат, вследствие чего дети быстро погибали. В него люди посылались только с одной целью — чтобы они умирали мучительной смертью. По свидетельским показаниям, в лагере было уничтожено более 100 000 человек.
Виталий Ефимович Леонов провел тут 1,5 года — с марта 1943 по октябрь 1944-го: «Мне едва исполнилось 11 лет, когда нашу деревню Ляхово окружили немецкие солдаты. Это в Псковском районе, близ Себежа. Всех выгнали из домов, построили на улице. А потом без всяких разъяснений погнали куда-то. Уходя, мы видели, как один за другим загораются наши дома. Мама, папа, я, две младшие сестрички и полуторагодовалый братик — по весенней слякоти мы без всякого отдыха шагали несколько суток. Тех, кто не мог идти — а это были в основном старики, — немцы заперли в деревянный сарай и заживо сожгли. Так погибла моя бабушка.
Нас пригнали на территорию Латвии, в Зилупе. Словно животных, загрузили в товарные вагоны и куда-то отправили. Куда? Мы терялись в догадках. Мне было очень страшно. Я думал, что нас везут на расстрел. Почти так и вышло: нас доставили в Саласпилс. Самым страшным был первый день. Нас раздели, затем загнали в душевые и начали мыть хлоркой. Потом выдали робу, и мы стали похожи на сотни остальных заключенных…»
Саласпилс не был лагерем смерти, как Майданек. Здесь происходил чудовищный отбор. Тех, кто здоровьем покрепче, угоняли на работы в Германию. А слабых делали еще слабее и умерщвляли. Одновременно люди использовались в качестве живого материала: Виталий Ефимович помнит, как у него и других детей, с кем жил в бараке, брали кровь. Она предназначалась для раненых на фронтах. Обескровив, немцы умертвили его младшего брата. Ему и двух лет не успело исполниться. А всего в концентрационном лагере за три года его существования умерло 7 тысяч детей.
«Перед самым приходом советских войск я видел, как немцы хоронили умерших от голода и холода детей. Делали это в спешке, словно преступники, заметающие свои следы. Заставляли взрослых узников выносить маленькие тела на носилках и сваливать в ямы. Потом их самих всех расстреляли. А мне повезло. Я выжил. Меня и других детей из нашего барака раздали по хуторам. После войны я узнал, что отступая, немцы концлагерь сожгли. Потом, после освобождения Латвии, были долгие месяцы ожидания: где же мама, когда она заберет меня?»
О судьбе своих родителей и сестрички Виталий Ефимович не знал тогда ничего. Даже не знал, живы ли.
«В тот день я улыбнулся, наверное, в первый раз за долгие годы. Пас весь день коров, а когда под вечер возвращался на хутор, смотрю — мама меня ждет! Она за мной приехала! А позже, еще через несколько месяцев, нашелся отец — он в Эстонии в концлагере был. Сестра тоже нашлась!»
Виталий Ефимович говорит, что охрана в лагере состояла как из немцев, так и из латышей. Чтобы кто-то особо зверствовал, такого не припомнит. Но и лишней корки хлеба, даже умирая, не получишь. А кормили так: с утра сладковатая вода, которую называли «чай», в обед хлебная краюха, на ужин водянистая похлебка. Голодно было очень. Но за еду дети не дрались. Правда, чего уж греха таить, иногда кто-то мог украсть кусок хлеба, но чаще наоборот — отдавали свою часть слабеющим узникам. А иногда бывало так: просыпаешься утром, а рядом с тобой окоченевший труп лежит. Умер ребенок во сне.
По материалам Интернета.
Комментариев 1
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.