Великий зритель

Я – восьмилетний боец Красной Армии, в каске немецкого парашютиста, носился вокруг гаражей, сражаясь с превосходящими силами фашистов. Бегал как угорелый, старался изо всех сил, ведь в тот момент на меня смотрел великий зритель.
Многих моих товарищей уже убили, кого в упор из пулемета, кого ножом в сердце, кого… а вот и меня взорвали гранатой из-за угла.

ут даже и спорить нечего, я был убит. Если бы хоть немец выскочил нос к носу и мы начали друг в друга палить: «туф-туф-туф-туф!!!» это еще ничего, можно поспорить – кто кого первым застрелил, но мне из-за гаража под ноги бросили гранату-железнодорожный костыль. Как не хотелось жить, но война – есть война, пришлось признать себя убитым.
В те дни у нас гостил дедушка Петя, мы с ним дико соскучились друг по другу и теперь даже во дворе не расставались.
Дедушка сидел на краю песочницы и как-то уж очень серьезно наблюдал оттуда, за нашей игрушечной войной.
Он подозвал к себе убитого внука(меня), погладил по каске, улыбнулся и сказал:
- Что, убили? Не расстраивайся, в следующий раз не убьют.
Зато ты один не боишься прыгать с гаража – молодец, только в следующий раз спрыгивай без пулемета, а то руки-ноги переломаешь. Да, и самое главное – ты почему стоял как столб когда в тебя немец гранату бросил?
- А, что я мог сделать? Лечь? Все равно бы взорвался.
- Нет, внучок, нельзя было ложиться. Запомни, если в тебя из-за угла бросили гранату, а прятаться негде, нужно сразу бежать туда откуда она прилетела?
- Но ведь там же немец.
- В том то и дело, что в этот момент он самый беззащитный, он даже за угол боится выглянуть, просто стоит с закрытыми глазами и пережидает, когда ты взорвешься. А ведь у тебя в запасе всегда есть какие-то секунды. Жить захочешь – успеешь. Бросаешься за угол и сходу убиваешь мальчика… то есть немца…
- Дедушка, а разве так можно успеть?

Дед прищурено улыбнулся и ответил:
- Можно, внучок, можно, я ж успевал и теперь вот с тобой тут сижу, разговариваю…

…С тех пор прошло много лет, великий зритель – мой дед, давно уже покинул меня, но я все равно, иногда чувствую на себе его прищуренный взгляд и под ним, стараюсь не опускать руки и не сдаваться, когда жизнь из-за угла подкидывает мне под ноги гранаты…

Жаль только, что в свое время я мало приставал к деду и не записывал каждое слово его воспоминаний, а ведь записать было что. Разведка боем – это нечеловеческая работенка.
Выжить в ней почти невозможно, а остаться собой, еще труднее.

На днях, мама вспоминала своего могучего папу и рассказала вот такой маленький эпизод из далекого счастливого детства:

9-е мая, начало 50-х.

Вечер.
Во дворе поставили длинный деревянный стол и все соседи несли на него свою нехитрую закуску, кто что мог.
Пили за Победу самогон, пели военные песни и каждый по-своему вспоминал те четыре года.
Моя десятилетняя мама сидела со взрослыми, болтала ножками и очень гордилась, тем, что к ее нарядной кофте были приколоты две медали «За отвагу» и одна «За победу над Германией» (все что выпросила с тяжелого папиного пиджака)

Очередь высказаться, дошла до тети Дуси, она со своей старенькой молчаливой мамой вспоминала оккупацию в Белоруссии.

Тетя Дуся:
- Натерпелися мы страху за тую проклятущую оккупацию, не приведи Господи.
И если бы только от немцев… случалося, что и наши были хуже фашистов.
Один раз пошли мы с мамой в лес по грибы, кругом тишина, птицы поют. Вдруг, со всех сторон, откуда ни возьмись, налетели на нас из-за деревьев черные коршуны. Просто страх божий. Человек восемь или десять. Вооруженные до зубов, ни крестов на них, ни звездочек, аж только потом мы увидели с ними связанного немецкого офицера без носа. Начисто отрезан, все лицо в крови, даже глядеть на такое больно, и тогда мы поняли, что то были наши, а тут они и заговорили по-русски. Стали нас с мамой расспрашивать: Из какой мы деревни? Где управа? Сколько там немцев, какие у них машины, много ли полевых кухонь? Кто из нашей семьи на фронте?
Поспрошали, отошли в сторону, пошептались меж собой, а потом вдруг, ни с того – ни с сего, схватили нас, как тряпичных кукол, стянули с мамы валенки, с меня тоже калоши стащили, поставили спина к спине и проволокой намертво привязали друг к дружке за волосы.
Наказали чтобы мы сидели тихо под деревом, аж пока они за нами не вернуться. Грозились обеим глотки перерезать если их не дождемся и с места сойдем. Постращали, потом подхватили нашу обувку и аж бегом убежали.
Так мы всю ночь, до утра, со связанными косами и просидели, аж пока не решились кое-как пообрывать волосся, да так босыми домой и ушли. Все ноги в кровь искололи.
Это ж какими нелюдями нужно быть, чтобы со своих же советских людей последнюю обувку поснимать? Хотя она им и даром не нужна была, не по размеру, да у их и так у всех сапожки о-го-го, не чета нашим деревенским…
А, какие длинные косы почем зря испортили, нехристи, потом стыдно было на люди выйти. Просто сволочи. Ироды проклятые. Наши, а повели себя хуже фашистов…

Старенькая мать тети Дуси беззвучно заплакала, вспоминая пережитое, а мой дедушка, вдруг неожиданно шваркнул кулачищем по столу, что аж все подпрыгнули, и зарычал:
- Косы испортили!? Дуры вы бабы, дуры! Как у вас двух дур, языки повернулись сравнивать тех разведчиков с фашистами?! Да вы каждый Божий день должны в церковь ходить и ставить им свечки за здравие! Ведь они пожалели тогда вас, своими жизнями рискнули, отступили от приказа, хотя обязаны были после допроса заколоть вас, как свиней и ветками забросать…

Тетя Дуся тихо заплакала на пару с мамой и больше в тот вечер не проронила ни слова.
А народ после длинной и гнетущей паузы, выпил за фронтовую разведку и хором затянул «Темную ночь»…

Грубас ©