Чертовщина: Китайская шкатулка
Волшебное место!
По красоте, умиротворенности и стойкому ощущению, что попал в другой мир, где ничто тебе не угрожает.
Узкий, как проселочная дорога, полуостров, начинаясь от берега вровень с водой, наклонно идет вверх и далеко в озеро, заканчиваясь утесом, где на вершине высится полуразрушенный особняк в готическом стиле, в окружении древних дубов. Потрескавшиеся дуплистые стволы воскрешают в памяти сказки о троллях. Обрывистые берега полуострова поверху заросли травой, посреди которой протоптана тропа к развалинам особняка.
Я бывал здесь не раз, и всегда поражался причудливости береговых очертаний и почти всегдашней безлюдности. Впрочем, однажды я застал здесь какой–то местный праздник. Жители городка, что неподалеку, собрались на полуострове, разрезающем овал озера почти пополам, пели и плясали. В тот необычно людный день, как всегда, солнечный, я даже пошатался среди празднующих, так и не понял причины торжества, зато познакомился с местной хохотушкой, начисто лишенной каких–либо комплексов. Вдвоем мы ушли в дальний от полуострова конец озера, где всегда тихо. Песчаный берег здесь почти отвесен, и когда лежишь под солнцем на крутом склоне, зарывшись пятками в мелкий, бархатный песок, чувствуешь себя словно подвешенным в невесомости. Кажется, чуть пошевелишься — и тут же отделишься от поверхности склона, медленно, как перо, падая в воду. На этом склоне мы долго и неторопливо занимались любовью, а затем сбежали с этой кручи в воду озера.
Удивительно, вода в озере всегда нагрета, и только чуть холодит тело. Ни разу не довелось застать ее студеной, когда б я не приезжал. И лишь однажды, по дороге от шоссе к озеру, я видел в этих краях пасмурную погоду. Но когда вышел на берег, солнце уже вовсю поливало полуостров посреди озера, похожий на торчащую из воды лапу гигантского насекомого.
На здешних берегах много приятных сюрпризов. Например, заброшенные домики почившей туристической базы, где любят селиться приезжие туристы. Поэтому в этих «хибарах», как их называют, всегда довольно чисто и сухо. Сменяющие друг друга жильцы не дают домикам прийти в запустение. Хотя как–то раз, заглянув в один из них, я спугнул енота.
Всегда ставлю палатку над крутым песчаным склоном, в тени окружающего озеро соснового бора. Никто не потревожит вас, если остановитесь в этой части озера. Ну, если вам выпадет удача попасть на его берега. Во всяком случае, я вам открывать его местоположение не стану. Оазисы счастья надо беречь.
Сейчас я привез сюда друга. Мы знакомы с детства, и, тем не менее, лишь недавно я решил, что он прошел проверку временем, чтобы удостоиться этого озера.
Как всегда, светит солнце и, как всегда, легкий ветер сбивает жару.
Друг озабочен тем, чтобы научить меня нырять «по–человечески». Начинаю подумывать, что зря привез его сюда. На меня всегда нападает в этих местах счастливая праздность, а друг, как обычно, деятелен и поглощен новыми достижениями. Если не своими, то, хотя бы, моими. Бороться с его активностью невозможно, и я принимаю решение: «Хорошо же! Сейчас замучаю тебя, требуя показать, как правильно входить при нырке в воду. А когда ты устанешь, мы, наконец, отдохнем, как здесь и положено».
Мой коварный план достигает цели. Сидя на мысу, нависающем над гладью озера, раз за разом наблюдаю, как друг ныряет, а затем, отфыркиваясь и ощетиниваясь брызгами, забирается ко мне наверх.
— Ну что, студент, понял, наконец?
Он смотрит на меня, как на тяжело больного родственника.
Видимо, от «дежурного» прыжка, хотя бы одного, не отвертеться. Подхожу к береговому обрыву. Гладь озера словно встает передо мной дыбом. Как жемчужная занавесь.
Вздохнув, делаю несколько шагов назад, а затем бегу к озеру и прыгаю вниз солдатиком.
Конечно, солдатиком. Не могу заставить себя ринуться головой вниз. Пока лечу к воде, живо представляю разочарованную физиономию друга, убившего все утро на демонстрацию «правильного» ныряния.
Грр–вуфф–ш–м! Вода обнимает тело, тормозит его, и я открываю глаза. Нигде, никогда не видел такой прозрачной воды! Внизу маячит бугристое белесое дно, а прямо передо мной — подводная часть берега и водоросли. Какие они, однако, здесь высокие! Пока хватает воздуха, поворачиваюсь в воде, оглядывая подводный пейзаж. Неподалеку проплывает косяк мелких рыбок, вспыхивая чешуей. Отвернувшись от берега, вижу прямо перед собой торчащий из озерного дна толстый штырь, увенчанный большим кольцом в форме лепестков распустившегося цветка. Наверное, в старину к нему привязывали ботики и галеры. Вокруг поросшего зеленой слизью кольца расплывается яркое красное облако. Никогда не видел такого, но вспоминаю вдруг, что так показывают в морских фильмах кровь.
И тут замечаю, что внизу, обхватив штырь рукой, опускается на дно человеческая фигура! Поддавшись мгновенному порыву, бросаюсь к ней, хватаю за локоть, и голова фигуры, из которой исходит красный шлейф крови, поворачивается лицом вверх. Это я!
Я кричу, выпуская последние пузыри воздуха...
И просыпаюсь от того, что друг шлепает меня мокрой ладонью по голове. Мелкие брызги падают мне на лицо. Я открываю глаза, щурясь от вечернего солнца.
— Ты долго еще валяться думаешь? Солнечный удар схватишь! Если уже не схватил.
Далеко впереди, видимый «анфас», посреди воды торчит конец полуострова. В этом ракурсе он похож на смуглую голову, увенчанную короной готического особняка, позади которого висит над горизонтом диск солнца.
Я лежу почти вертикально, поэтому кажется, что капающая с друга вода летит не вниз, а куда–то в сторону.
— Вставай! Ты обещал, что сегодня нырнешь по-людски. Скоро солнце сядет. Хочешь сказать, что в сумерках будешь смелее? Не верю.
Поднимаюсь с песка, и мы, опираясь руками о склон, идем в сторону мыса, только что виденного мной во сне.
Все-таки, у моего учителя явные задатки лидера. Обычно я просыпаюсь долго, как всплывающая со дна подводная лодка, а тут пришел в себя в доли секунды.
Когда друг выбирается наверх, показав в очередной раз «высший пилотаж» прыжка, мне становится не по себе: это точный повтор «кадра» из недавнего кошмара! Потом вспоминаю, что мы прыгали всю первую половину дня, и я видел все это еще до того, как уснул.
— Все, давай ты.
Я разбегаюсь, а на полпути к обрыву друг кричит мне:
— Стой!
Падаю от неожиданности и переворачиваюсь на спину. Он совсем с ума сошел! Нет, больше я с ним сюда не поеду!
Он нависает надо мной.
— Думаешь, я не вижу, что хочешь опять солдатиком сигануть? Хватит! Или ныряй, как человек, или утром я собираю вещички, и спи здесь хоть до старости!
— Ладно! — Я поднимаюсь и снова иду разбегаться. — Ладно–ладно! Будет тебе «как человек»! Только не вздумай опять орать!
Эх, семи смертям не бывать...
Подбегаю к обрыву и отталкиваюсь ногами, когда вытянутые над головой руки оказываются нацеленными на воду.
Как, оказывается, это хорошо! Только очень быстро.
Мое тело входит в воду... и тупой удар настигает макушку. Слышу, как трещат кости моего черепа. Тело по инерции складывается, я начинаю тонуть, хватаясь из последних сил за скользкий толстый холодный штырь, торчащий из озерного дна. Открываю глаза и вижу, как на фоне искривленного толщей воды неба расплывается облако крови. Моей крови! Руки разжимаются, вода стремительно холодеет по мере погружения. Вокруг темнеет, я кричу и слышу свой крик, искаженный водой, как трубный глас.
* * *
И просыпаюсь в палатке. Надо мной окно откинутого клапана крыши, затянутое москитной сеткой, а за ней — прямоугольник чистого ночного неба в россыпи звезд. Мириады комаров поют свою песню снаружи. Кажется, вода до сих пор наполняет мою глотку. Откашливаюсь и понимаю: только что, во сне, я чуть не захлебнулся собственной слюной. Ну, дела-а!
Жена рядом просыпается.
— Ты чего?
— Кошмар приснился. Спи, не обращай внимания.
Она вздыхает и поворачивается ко мне спиной.
— По-моему, ты простудился. Не надо было столько в воде торчать.
— Да нет, тут другое. Спи.
Мой призыв не имеет смысла, потому что она уже спит.
Лежу, приходя в себя от кошмара. Напряжение постепенно отпускает меня, но сон нейдет. Я вспоминаю озеро.
Кто сможет объяснить, почему вот уже много лет я вижу по ночам это место? Это случается минимум раз в год, обычно — чаще. И озеро выглядит всегда одинаково, правда, я обследую его с разных сторон. Еще мальчишкой я застал в заброшенном туристическом домике того енота, достающего из брошенного кем–то пакета остатки еды своими маленькими ручками. (И не говорите мне, что у них лапки! Это ручки!) И возле особняка на конце полуострова я бывал не раз, но не решался зайти внутрь. И все, что вспоминал в недавнем сне, все было, в других снах, много лет назад, всю жизнь... Кто объяснит мне, что это?
Уснуть невозможно. Аккуратно, стараясь не тревожить ни жену, ни устойчивость палатки, пробираюсь к выходу, беру сигареты, зажигалку и дождевик, а потом, выбравшись в ночь, запускаю руку внутрь и закрываю молнию полога, чтобы не напустить комаров. Зато эти кровопийцы обрадовано взвывают вокруг меня, и я поспешно укутываюсь в дождевик, а потом замираю, услышав голос лягушки.
Наша палатка стоит на берегу крохотного озера, окруженного кольцом густых деревьев. Весь день я провел, купаясь в нем, и не видел ни одной лягушки! А теперь, вслед за первым солистом, целый лягушачий хор вступает в ночи. Весь периметр овального озерца звучит, а я сижу на берегу, курю и вспоминаю.
Друг, учивший меня нырять, давно умер. А «прыгать по-человечески» так и не научил.
По телу разливается тепло. Каждый раз, когда вижу во сне умерших друзей, близких, любимых, потом меня охватывает чувство благодарности за эту нежданную встречу.
Какая теплая ночь! Вода, наверное, как парное молоко.
Хор земноводных певцов вдруг смолкает.
Надо идти спать.
Возвращаюсь в палатку и укладываюсь рядом с женой. Как я ни осторожничаю, она снова просыпается.
— Что?.. Ты где был?
— Курил на улице.
— Ай! Не прикасайся ко мне, ты совершенно ледяной! Что, опять купался?
— Нет, сидел на берегу.
— А почему ты весь мокрый?
Ощупываю себя и действительно обнаруживаю, что весь покрыт капельками воды. Что такое? Предчувствуя недоброе, подношу руку к голове.
Пальцы нащупывают огромную зазубренную дыру в моем черепе!
* * *
Я просыпаюсь с криком, в одиночестве, разметавшись по кровати в спальне моей квартиры.
Из открытого окна доносятся пьяные крики. Кто-то ругается и спорит, каким путем идти дальше.
Духота стоит невыносимая. Это лето меня доконает! Неудивительно, что приснился кошмар. Воздух, кажется, можно резать ножом!
Сажусь на постели, пропитавшейся остывшим потом.
В голове гудит, как с перепою.
Пил я вчера, или нет? Наверное, пил. Со мной это в последнее время часто случается. Ничего, не в первый раз. Пройдет. Без выпивки эту жарищу вообще невозможно выносить, можно с ума сойти!
— Ты и сошел уже. Почти, — говорю я и пугаюсь звука своего голоса.
Надо попить чего-нибудь.
На кухне, в чайнике, обнаруживается немного воды. Теплая... Лучше, чем ничего.
Закуриваю, глядя в растворенное окно на ветки деревьев, вытащенные из тьмы светом кухонной люстры. Ни ветерка! Конец августа. Может, глобальное потепление уже началось? Может, осени вообще не будет?
Ясно одно — поспать мне больше не грозит.
Выпить валерьянки?
Открываю холодильник и понимаю, что все лекарства, стоявшие на полочке дверцы, куда-то улетучились. Что за черт? Или они в каком-нибудь сне здесь стояли? Какая каша в мыслях!
Ну что же, у писателя один способ разгрести завалы в голове — изложить их на бумаге!
— И ты думаешь, эти «изложения» будут читабельны?
Стоп, завязываем разговаривать сами с собой!
Если от тебя ушла жена (еще вопрос, кто от кого ушел... ладно), это не значит, что надо впадать в безумие.
— Правильно!
Достаю с крыши холодильника ручку и бумагу, всегда лежащие там «для записи ночных прозрений». Сажусь за кухонный стол, чтобы выложить на бумагу мой кошмар.
Воды в чайнике больше нет. Поколебавшись, пофантазировав о живущей в трубах водоснабжения гадости, все-таки пью из-под крана.
Почему-то кажется, что записываю совсем не то, что снилось. Или ученые правы, и мы выдумываем наши сны, изобретая «на лету» из хаоса, царящего в сонном мозге?
Опять пью из-под крана. Но чем чаще прикладываюсь к струе, тем больше пот заливает мне глаза. Я слизываю его с губ, и он такой соленый, что кажется кровью. Словно у меня разбиты губы.
Надо умыться.
Мойка забита грязной посудой и стопками. Видимо, вчера я пил не один. А с кем? Потом, потом...
Захожу в ванную, включаю воду и, рыча от удовольствия, плещу себе в лицо. Потом поднимаю голову и в зеркале над раковиной вижу, что лицо мое залито кровью, текущей из огромной дыры в голове, а в глубине дыры тускло отсвечивает серым мой обнаженный мозг!
* * *
Я просыпаюсь под горой одеял, дергая ногами, как припадочный, а рядом вскакивает жена, моя настоящая жена.
— Господи! Что с тобой?
— Кошмар... Тьфу ты... Сейчас расскажу.
Она стонет и падает на подушку.
— Давай утром, а? — и, отвернувшись к стене, — и как я теперь усну? В таком холоде? Включи опять плиту, что ли. Только не ложись, пока не погасишь.
— Ладно.
Встаю и моментально содрогаюсь от стужи. За окном — декабрь и минус тридцать, а в доме отключено отопление. Авария на теплотрассе, сказали, минимум сутки ремонта. Проходя мимо окна, всем телом чувствую идущую от него стену холода. Где-то в углу рамы тонко пищит уплотнитель под струей холодного воздуха, проходящей внутрь квартиры.
Надеваю свитер, штаны, шерстяные носки и бреду в кухню. Там зажигаю конфорки плиты, без участия сознания, как зомби, которому отдал приказ повелитель. Бр–р–р! Здесь еще холоднее. Стужа прогоняет остатки сонливости.
— И что теперь делать? — спрашиваю себя и пугаюсь сходству ситуации с только что приснившейся.
Стоп! Спокойно!
Открываем холодильник. Ага, вижу лекарства на полке дверцы. Уже хорошо!
Отсчитывая годы каплями успокоительного, признаю, что мысль моего двойника во сне была не так уж плоха: надо поскорее все записать.
Давненько не снились кошмары. Особенно такие — вложенные друг в друга, как китайские шкатулки.
Иду в кабинет, включаю компьютер и сажусь за работу.
* * *
И вот я сижу перед монитором и набираю этот текст. За моим затылком висит зеркало. Не знаю, зачем повесил его там. Оно висит слишком низко, чтобы стоя смотреться в него. Я повесил его «из композиционных соображений», над спинкой дивана, поэтому сидящим там гостям от него тоже мало проку. Но сейчас я больше всего боюсь, что, обернувшись, увижу свою окровавленную физиономию и зубчатую дыру на голове, в которой пульсирует белесый, как личинка мухи, мозг.
И тогда я опять проснусь в поту, снова побреду сюда и опять буду вынужден набирать вот эти слова.
Интересно, какое на этот раз будет время года...
По красоте, умиротворенности и стойкому ощущению, что попал в другой мир, где ничто тебе не угрожает.
Узкий, как проселочная дорога, полуостров, начинаясь от берега вровень с водой, наклонно идет вверх и далеко в озеро, заканчиваясь утесом, где на вершине высится полуразрушенный особняк в готическом стиле, в окружении древних дубов. Потрескавшиеся дуплистые стволы воскрешают в памяти сказки о троллях. Обрывистые берега полуострова поверху заросли травой, посреди которой протоптана тропа к развалинам особняка.
Я бывал здесь не раз, и всегда поражался причудливости береговых очертаний и почти всегдашней безлюдности. Впрочем, однажды я застал здесь какой–то местный праздник. Жители городка, что неподалеку, собрались на полуострове, разрезающем овал озера почти пополам, пели и плясали. В тот необычно людный день, как всегда, солнечный, я даже пошатался среди празднующих, так и не понял причины торжества, зато познакомился с местной хохотушкой, начисто лишенной каких–либо комплексов. Вдвоем мы ушли в дальний от полуострова конец озера, где всегда тихо. Песчаный берег здесь почти отвесен, и когда лежишь под солнцем на крутом склоне, зарывшись пятками в мелкий, бархатный песок, чувствуешь себя словно подвешенным в невесомости. Кажется, чуть пошевелишься — и тут же отделишься от поверхности склона, медленно, как перо, падая в воду. На этом склоне мы долго и неторопливо занимались любовью, а затем сбежали с этой кручи в воду озера.
Удивительно, вода в озере всегда нагрета, и только чуть холодит тело. Ни разу не довелось застать ее студеной, когда б я не приезжал. И лишь однажды, по дороге от шоссе к озеру, я видел в этих краях пасмурную погоду. Но когда вышел на берег, солнце уже вовсю поливало полуостров посреди озера, похожий на торчащую из воды лапу гигантского насекомого.
На здешних берегах много приятных сюрпризов. Например, заброшенные домики почившей туристической базы, где любят селиться приезжие туристы. Поэтому в этих «хибарах», как их называют, всегда довольно чисто и сухо. Сменяющие друг друга жильцы не дают домикам прийти в запустение. Хотя как–то раз, заглянув в один из них, я спугнул енота.
Всегда ставлю палатку над крутым песчаным склоном, в тени окружающего озеро соснового бора. Никто не потревожит вас, если остановитесь в этой части озера. Ну, если вам выпадет удача попасть на его берега. Во всяком случае, я вам открывать его местоположение не стану. Оазисы счастья надо беречь.
Сейчас я привез сюда друга. Мы знакомы с детства, и, тем не менее, лишь недавно я решил, что он прошел проверку временем, чтобы удостоиться этого озера.
Как всегда, светит солнце и, как всегда, легкий ветер сбивает жару.
Друг озабочен тем, чтобы научить меня нырять «по–человечески». Начинаю подумывать, что зря привез его сюда. На меня всегда нападает в этих местах счастливая праздность, а друг, как обычно, деятелен и поглощен новыми достижениями. Если не своими, то, хотя бы, моими. Бороться с его активностью невозможно, и я принимаю решение: «Хорошо же! Сейчас замучаю тебя, требуя показать, как правильно входить при нырке в воду. А когда ты устанешь, мы, наконец, отдохнем, как здесь и положено».
Мой коварный план достигает цели. Сидя на мысу, нависающем над гладью озера, раз за разом наблюдаю, как друг ныряет, а затем, отфыркиваясь и ощетиниваясь брызгами, забирается ко мне наверх.
— Ну что, студент, понял, наконец?
Он смотрит на меня, как на тяжело больного родственника.
Видимо, от «дежурного» прыжка, хотя бы одного, не отвертеться. Подхожу к береговому обрыву. Гладь озера словно встает передо мной дыбом. Как жемчужная занавесь.
Вздохнув, делаю несколько шагов назад, а затем бегу к озеру и прыгаю вниз солдатиком.
Конечно, солдатиком. Не могу заставить себя ринуться головой вниз. Пока лечу к воде, живо представляю разочарованную физиономию друга, убившего все утро на демонстрацию «правильного» ныряния.
Грр–вуфф–ш–м! Вода обнимает тело, тормозит его, и я открываю глаза. Нигде, никогда не видел такой прозрачной воды! Внизу маячит бугристое белесое дно, а прямо передо мной — подводная часть берега и водоросли. Какие они, однако, здесь высокие! Пока хватает воздуха, поворачиваюсь в воде, оглядывая подводный пейзаж. Неподалеку проплывает косяк мелких рыбок, вспыхивая чешуей. Отвернувшись от берега, вижу прямо перед собой торчащий из озерного дна толстый штырь, увенчанный большим кольцом в форме лепестков распустившегося цветка. Наверное, в старину к нему привязывали ботики и галеры. Вокруг поросшего зеленой слизью кольца расплывается яркое красное облако. Никогда не видел такого, но вспоминаю вдруг, что так показывают в морских фильмах кровь.
И тут замечаю, что внизу, обхватив штырь рукой, опускается на дно человеческая фигура! Поддавшись мгновенному порыву, бросаюсь к ней, хватаю за локоть, и голова фигуры, из которой исходит красный шлейф крови, поворачивается лицом вверх. Это я!
Я кричу, выпуская последние пузыри воздуха...
И просыпаюсь от того, что друг шлепает меня мокрой ладонью по голове. Мелкие брызги падают мне на лицо. Я открываю глаза, щурясь от вечернего солнца.
— Ты долго еще валяться думаешь? Солнечный удар схватишь! Если уже не схватил.
Далеко впереди, видимый «анфас», посреди воды торчит конец полуострова. В этом ракурсе он похож на смуглую голову, увенчанную короной готического особняка, позади которого висит над горизонтом диск солнца.
Я лежу почти вертикально, поэтому кажется, что капающая с друга вода летит не вниз, а куда–то в сторону.
— Вставай! Ты обещал, что сегодня нырнешь по-людски. Скоро солнце сядет. Хочешь сказать, что в сумерках будешь смелее? Не верю.
Поднимаюсь с песка, и мы, опираясь руками о склон, идем в сторону мыса, только что виденного мной во сне.
Все-таки, у моего учителя явные задатки лидера. Обычно я просыпаюсь долго, как всплывающая со дна подводная лодка, а тут пришел в себя в доли секунды.
Когда друг выбирается наверх, показав в очередной раз «высший пилотаж» прыжка, мне становится не по себе: это точный повтор «кадра» из недавнего кошмара! Потом вспоминаю, что мы прыгали всю первую половину дня, и я видел все это еще до того, как уснул.
— Все, давай ты.
Я разбегаюсь, а на полпути к обрыву друг кричит мне:
— Стой!
Падаю от неожиданности и переворачиваюсь на спину. Он совсем с ума сошел! Нет, больше я с ним сюда не поеду!
Он нависает надо мной.
— Думаешь, я не вижу, что хочешь опять солдатиком сигануть? Хватит! Или ныряй, как человек, или утром я собираю вещички, и спи здесь хоть до старости!
— Ладно! — Я поднимаюсь и снова иду разбегаться. — Ладно–ладно! Будет тебе «как человек»! Только не вздумай опять орать!
Эх, семи смертям не бывать...
Подбегаю к обрыву и отталкиваюсь ногами, когда вытянутые над головой руки оказываются нацеленными на воду.
Как, оказывается, это хорошо! Только очень быстро.
Мое тело входит в воду... и тупой удар настигает макушку. Слышу, как трещат кости моего черепа. Тело по инерции складывается, я начинаю тонуть, хватаясь из последних сил за скользкий толстый холодный штырь, торчащий из озерного дна. Открываю глаза и вижу, как на фоне искривленного толщей воды неба расплывается облако крови. Моей крови! Руки разжимаются, вода стремительно холодеет по мере погружения. Вокруг темнеет, я кричу и слышу свой крик, искаженный водой, как трубный глас.
* * *
И просыпаюсь в палатке. Надо мной окно откинутого клапана крыши, затянутое москитной сеткой, а за ней — прямоугольник чистого ночного неба в россыпи звезд. Мириады комаров поют свою песню снаружи. Кажется, вода до сих пор наполняет мою глотку. Откашливаюсь и понимаю: только что, во сне, я чуть не захлебнулся собственной слюной. Ну, дела-а!
Жена рядом просыпается.
— Ты чего?
— Кошмар приснился. Спи, не обращай внимания.
Она вздыхает и поворачивается ко мне спиной.
— По-моему, ты простудился. Не надо было столько в воде торчать.
— Да нет, тут другое. Спи.
Мой призыв не имеет смысла, потому что она уже спит.
Лежу, приходя в себя от кошмара. Напряжение постепенно отпускает меня, но сон нейдет. Я вспоминаю озеро.
Кто сможет объяснить, почему вот уже много лет я вижу по ночам это место? Это случается минимум раз в год, обычно — чаще. И озеро выглядит всегда одинаково, правда, я обследую его с разных сторон. Еще мальчишкой я застал в заброшенном туристическом домике того енота, достающего из брошенного кем–то пакета остатки еды своими маленькими ручками. (И не говорите мне, что у них лапки! Это ручки!) И возле особняка на конце полуострова я бывал не раз, но не решался зайти внутрь. И все, что вспоминал в недавнем сне, все было, в других снах, много лет назад, всю жизнь... Кто объяснит мне, что это?
Уснуть невозможно. Аккуратно, стараясь не тревожить ни жену, ни устойчивость палатки, пробираюсь к выходу, беру сигареты, зажигалку и дождевик, а потом, выбравшись в ночь, запускаю руку внутрь и закрываю молнию полога, чтобы не напустить комаров. Зато эти кровопийцы обрадовано взвывают вокруг меня, и я поспешно укутываюсь в дождевик, а потом замираю, услышав голос лягушки.
Наша палатка стоит на берегу крохотного озера, окруженного кольцом густых деревьев. Весь день я провел, купаясь в нем, и не видел ни одной лягушки! А теперь, вслед за первым солистом, целый лягушачий хор вступает в ночи. Весь периметр овального озерца звучит, а я сижу на берегу, курю и вспоминаю.
Друг, учивший меня нырять, давно умер. А «прыгать по-человечески» так и не научил.
По телу разливается тепло. Каждый раз, когда вижу во сне умерших друзей, близких, любимых, потом меня охватывает чувство благодарности за эту нежданную встречу.
Какая теплая ночь! Вода, наверное, как парное молоко.
Хор земноводных певцов вдруг смолкает.
Надо идти спать.
Возвращаюсь в палатку и укладываюсь рядом с женой. Как я ни осторожничаю, она снова просыпается.
— Что?.. Ты где был?
— Курил на улице.
— Ай! Не прикасайся ко мне, ты совершенно ледяной! Что, опять купался?
— Нет, сидел на берегу.
— А почему ты весь мокрый?
Ощупываю себя и действительно обнаруживаю, что весь покрыт капельками воды. Что такое? Предчувствуя недоброе, подношу руку к голове.
Пальцы нащупывают огромную зазубренную дыру в моем черепе!
* * *
Я просыпаюсь с криком, в одиночестве, разметавшись по кровати в спальне моей квартиры.
Из открытого окна доносятся пьяные крики. Кто-то ругается и спорит, каким путем идти дальше.
Духота стоит невыносимая. Это лето меня доконает! Неудивительно, что приснился кошмар. Воздух, кажется, можно резать ножом!
Сажусь на постели, пропитавшейся остывшим потом.
В голове гудит, как с перепою.
Пил я вчера, или нет? Наверное, пил. Со мной это в последнее время часто случается. Ничего, не в первый раз. Пройдет. Без выпивки эту жарищу вообще невозможно выносить, можно с ума сойти!
— Ты и сошел уже. Почти, — говорю я и пугаюсь звука своего голоса.
Надо попить чего-нибудь.
На кухне, в чайнике, обнаруживается немного воды. Теплая... Лучше, чем ничего.
Закуриваю, глядя в растворенное окно на ветки деревьев, вытащенные из тьмы светом кухонной люстры. Ни ветерка! Конец августа. Может, глобальное потепление уже началось? Может, осени вообще не будет?
Ясно одно — поспать мне больше не грозит.
Выпить валерьянки?
Открываю холодильник и понимаю, что все лекарства, стоявшие на полочке дверцы, куда-то улетучились. Что за черт? Или они в каком-нибудь сне здесь стояли? Какая каша в мыслях!
Ну что же, у писателя один способ разгрести завалы в голове — изложить их на бумаге!
— И ты думаешь, эти «изложения» будут читабельны?
Стоп, завязываем разговаривать сами с собой!
Если от тебя ушла жена (еще вопрос, кто от кого ушел... ладно), это не значит, что надо впадать в безумие.
— Правильно!
Достаю с крыши холодильника ручку и бумагу, всегда лежащие там «для записи ночных прозрений». Сажусь за кухонный стол, чтобы выложить на бумагу мой кошмар.
Воды в чайнике больше нет. Поколебавшись, пофантазировав о живущей в трубах водоснабжения гадости, все-таки пью из-под крана.
Почему-то кажется, что записываю совсем не то, что снилось. Или ученые правы, и мы выдумываем наши сны, изобретая «на лету» из хаоса, царящего в сонном мозге?
Опять пью из-под крана. Но чем чаще прикладываюсь к струе, тем больше пот заливает мне глаза. Я слизываю его с губ, и он такой соленый, что кажется кровью. Словно у меня разбиты губы.
Надо умыться.
Мойка забита грязной посудой и стопками. Видимо, вчера я пил не один. А с кем? Потом, потом...
Захожу в ванную, включаю воду и, рыча от удовольствия, плещу себе в лицо. Потом поднимаю голову и в зеркале над раковиной вижу, что лицо мое залито кровью, текущей из огромной дыры в голове, а в глубине дыры тускло отсвечивает серым мой обнаженный мозг!
* * *
Я просыпаюсь под горой одеял, дергая ногами, как припадочный, а рядом вскакивает жена, моя настоящая жена.
— Господи! Что с тобой?
— Кошмар... Тьфу ты... Сейчас расскажу.
Она стонет и падает на подушку.
— Давай утром, а? — и, отвернувшись к стене, — и как я теперь усну? В таком холоде? Включи опять плиту, что ли. Только не ложись, пока не погасишь.
— Ладно.
Встаю и моментально содрогаюсь от стужи. За окном — декабрь и минус тридцать, а в доме отключено отопление. Авария на теплотрассе, сказали, минимум сутки ремонта. Проходя мимо окна, всем телом чувствую идущую от него стену холода. Где-то в углу рамы тонко пищит уплотнитель под струей холодного воздуха, проходящей внутрь квартиры.
Надеваю свитер, штаны, шерстяные носки и бреду в кухню. Там зажигаю конфорки плиты, без участия сознания, как зомби, которому отдал приказ повелитель. Бр–р–р! Здесь еще холоднее. Стужа прогоняет остатки сонливости.
— И что теперь делать? — спрашиваю себя и пугаюсь сходству ситуации с только что приснившейся.
Стоп! Спокойно!
Открываем холодильник. Ага, вижу лекарства на полке дверцы. Уже хорошо!
Отсчитывая годы каплями успокоительного, признаю, что мысль моего двойника во сне была не так уж плоха: надо поскорее все записать.
Давненько не снились кошмары. Особенно такие — вложенные друг в друга, как китайские шкатулки.
Иду в кабинет, включаю компьютер и сажусь за работу.
* * *
И вот я сижу перед монитором и набираю этот текст. За моим затылком висит зеркало. Не знаю, зачем повесил его там. Оно висит слишком низко, чтобы стоя смотреться в него. Я повесил его «из композиционных соображений», над спинкой дивана, поэтому сидящим там гостям от него тоже мало проку. Но сейчас я больше всего боюсь, что, обернувшись, увижу свою окровавленную физиономию и зубчатую дыру на голове, в которой пульсирует белесый, как личинка мухи, мозг.
И тогда я опять проснусь в поту, снова побреду сюда и опять буду вынужден набирать вот эти слова.
Интересно, какое на этот раз будет время года...
Комментариев 5
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.