40 лет назад сгорел символ СССР
40 лет назад, 25 февраля 1977 года, произошел крупнейший пожар в истории XX века, который едва не уничтожил главный отель Европы — московскую гостиницу «Россия», унес жизни 42 человек и дал пищу для массы самых трагических и безумных слухов.
Для тогдашнего руководства СССР трагедия, случившаяся в нескольких сотнях метров от Кремля, стала настоящим шоком и ударом по престижу. Для Запада — иллюстрацией противостояния внутри советского руководства. Для обывателей — признаком разложения самого строя, уничтожившего его один из главных символов.
«Черный параллелепипед» советского конструктивизма было задумано возвести на месте, которое еще в средневековой Белокаменной играло роль огромного торгового центра. Имидж у места был неважным, ибо в дохристианские времена на Боровицком холме, называемом тогда Ведьминой горой, располагались сразу два языческих капища — богов Велеса-Святобора и Купалы. С известным набором языческих обрядов волхвования и принесения жертв.
Усилившееся на Руси православие древнюю веру на Ведьминой горе опасалось сразу притеснять, капище не палило, а лишь на этом месте воздвигло собор святого Уара — единственного в христианстве покровителя некрещенных. Он простоял до середины XIX века. Саму гору по имени Святобора переименовали в Боровицкий холм и постепенно заселили торговцами.
Близость к Москва-реке сначала сделало это место на холме стихийным портовым торжищем, а после возведения стены Китай-города вдоль ее берега хаотические прилавки были упорядочены складами и лавками ремесленников, земцев, мелких негоциантов. Находившийся за основными торговыми рядами вдоль Москворецкой улицы район получил наименование Зарядье. Неслучайно именно отсюда, с Солянки и Яузского моста, начался знаменитый пожар Москвы 1812 года — факт достаточно символичный в свете будущей трагедии, случившейся 165 лет спустя. Полыхавшее Зарядье однажды уже стало своеобразным символом дореволюционной Москвы.
Выгоревшее в 1812 году дотла Зарядье вновь обстроилось лавками и домами торговцев и еще целый век оставалось огромным столичным супермаркетом площадью в несколько десятков гектаров. В 1930-е годы здесь возникло несколько проектов перестройки Зарядья с возведением циклопического, самого высокого в Европе, Дома наркомата тяжелой промышленности: 32 этажа, 3780 комнат, 2 миллиона квадратных метров. Но у страны в тот момент оказались более важные задачи. К тому же сам нарком тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе покончил с собой, дабы не угодить в проскрипционные списки земляка, а без него проект просто был положен под сукно…
Сразу после войны к идее суперстроений вернулись. За нее взялся главный архитектор Москвы Дмитрий Чечулин. Согласно его плану реконструкции сильно пострадавшей от бомбежек Москвы, приземистые каменные домишки портных, сапожников, картузников, скорняков, кошелевщиков, пуговичников и прочих предстояло снести, освободив пространство к Москве-реке, а на этом месте возвести сталинскую высотку — 275-метровый 32-этажный административный колосс на 2 тысячи кабинетов.
Проект был одобрен. К памятной дате 800-летия основания Москвы в 1947 году ее начали планомерно разрушать. «Чечулинский утюг» прошелся по Зарядью, сравняв с землей все, что чудом уцелело после наполеоновского пожара Москвы (тогда сохранились только несколько церквей на Варварке и Старое английское подворье).
На месте будущего монстра возвели грандиозный цоколь-стилобат с двухъярусным бетонным бомбоубежищем (готовились к ядерной войне) и подземным ходом в Кремль и к Москве-реке. К весне 1953 года корпуса выросли до восьмого этажа. Но тут строительство прервала еще одна смерть — на этот раз уже идейного вдохновителя советских небоскребов Сталина.
Строительные процессы были остановлены, железные конструкции несостоявшегося небоскреба в Зарядье были перенесены в Лужники и пошли на возведение главного стадиона страны.
Однако грандиозный стилобат в центре города остался. Демонтировать его железобетонные «ноги» со всегда актуальным бомбоубежищем и подземными ходами было и нерационально, и сложно по техническим соображениям. Тем более в начале 1960-х годов резко обострилась внешнеполитическая обстановка, и мир завис на грани ядерной войны с непредсказуемым исходом. Поэтому Никита Хрущев, лично распорядившийся остановить стройку после смерти Сталина, теперь уже отдал приказ возобновить строительство на готовом стилобате, но уже здания крупнейшей в Европе гостиницы. Аккурат в последний год собственного правления, в 1964 году.
Проект суперотеля поручили тому самому архитектору Чечулину, который едва не слег с инфарктом в 1954 году после замораживания строительства выпестованного детища. Бывший главный зодчий Москвы специализировался на крупномасштабном административном домостроении, и гостиницы для него были делом новым. К тому же периметр стилобата диктовал определенные рамки и размеры, требовавшие строго определенной геометрии будущего отеля. Чечулин отправился в заграничную командировку, чтобы изучить опыт строительства отелей семейства «Хилтон» и хоть как-то адаптировать бетонного монстра к новым целям.
Он как мог постарался перепрофилировать несостоявшийся «домтяжмаш» под жилое строение, но как ни бился, все равно выходило некое подобие «русского Пентагона» — конструктивистский параллелепипед с окнами-близнецами на всех этажах. Далекий от искусства Никита Хрущев поскреб в затылке и росчерком карандаша постановил нарастить размеры параллелепипеда еще на три этажа, чтоб уж точно не напоминал самое мрачное здание вероятного противника. Чечулина тогда чуть второй раз не хватил удар, но со стучащим башмаком главой государства он спорить не стал.
Проект утвердили в виде комплекса из четырех 12-этажных корпусов с более высокой 23-этажной северной башней, концертным залом на 2500 мест и кинотеатром «Зарядье» в стилобате (общая площадь 250 тысяч квадратных метров). Уже тогда предполагалось, что самая большая в Европе гостиница, раскинувшаяся на 13 гектарах Зарядья, будет визитной карточкой не только Москвы, но и всего Советского Союза.
Строительство началось перед самым снятием Хрущева со своих постов и продолжалось почти три года. Как шел сам процесс, можно только догадываться, ибо традиционная советская штурмовщина требовала, чтобы важнейший объект обязательно сдали к юбилею — 50-летию Советской власти.
Впрочем, тут имел место еще один важный аспект, далекий от зодчества. Для не заставших советские времена читателей стоит пояснить, что тогда, в середине 1960-х годов, в стране обострилась внутрипартийная борьба между так называемыми комсомольцами — сторонниками бывшего первого секретаря ЦК ВЛКСМ, руководителя КГБ, а затем председателя Комитета партийно-государственного контроля ЦК КПСС и Совета министров СССР Александра Шелепина, которого прочили в генсеки вместо Леонида Брежнева, и старой партноменклатурой. Как раз к комсомольцам примыкал тогдашний глава Московского горкома партии Николай Егорычев, вступивший в разногласия с Политбюро по вопросам внешней политики и обороноспособности страны.
В то же время бывший второй секретарь МГК Виктор Гришин, глава советских профсоюзов, как раз был в брежневской команде и прекрасно понимал, что с его энергией и напором необходим лишь эффектный ход к юбилейной дате, который стал бы последним шагом для претендента на уже ходившее ходуном под Егорычевым кресло главы МГК. Постройка «выставочной» гостиницы, которую было бы видно даже из Большого Кремлевского дворца, под кураторством профсоюзного лидера как раз и должна была стать тем самым шагом.
Поэтому Гришин энергично взялся за знаковую новостройку, объявив ее задачей №1 для рабочих профсоюзов. Именно его усилиями и неуемной энергией менее чем за три года бешеной гонки вырос «русский Пентагон» на бывшей Ведьминой горе. Рабочие постоянно брали повышенные обязательства и неуклонно гнали план, подчас забывая о СНиПах и ГОСТах. Возвести столь значимый объект в кратчайший срок, да еще с соблюдением всех строительных норм, было немыслимо. Жертвовали качеством, понимая, что начальство, которому зачем-то понадобилась эта гонка, все равно прикроет и с кем надо договорится. А недоделки — обычное явление при советской штурмовщине: потом исправим.
В итоге в начале 1967 года акт приемки комплекса не был согласован едва ли не с половиной надзорных инстанций. Набралось около десятка страниц с описанием недоделок. Не подписали акт и пожарные, отметив свое «особое мнение» по безопасности объекта. По свидетельству очевидцев, Гришин буквально вытолкал всех несогласных за дверь и отправился торжественно перерезать ленточку. А уже 27 июня въехал в горком на освободившееся место Егорычева. Включенная в «Книгу рекордов Гиннесса» как самая большая гостиница Европы (номерной фонд — 3182 номера на 5300 человек) «Россия» входила в историю с массой недоделок…
Десять лет безоблачного правления в столице Виктора Гришина гостиница «Россия» поражала москвичей и зарубежных гостей своими размерами и несуразными формами. За это время через нее прошли миллионы постояльцев. В номерах снималась шпионская «Ошибка резидента», в ресторане на 22-м этаже под шум кинокамеры лихо отплясывали Валико и Рубик-джан из «Мимино». Выступать в концертном зале гостиницы, втором по престижности после Колонного зала Дома Союзов, считали за честь главные звезды советской эстрады.
«Россия» красовалась на рекламных проспектах и открытках, призывая гостей посетить ее апартаменты. Что было далеко не так просто, ибо даже самый большой в СССР отель никогда не пустовал. Тем более что обилие иностранцев делало его важным объектом для работы спецслужб. Теперь уже не секрет, что у КГБ в «России» существовали отдельные номера для собственных сотрудников и номера, в стены которых была вмонтирована подслушивающая аппаратура для особо значимых персон, которых тут селили.
Гостиница работала, но и через десять лет после ее ввода в эксплуатацию никто не удосужился ликвидировать те недоделки, с которыми объект принимали под юбилей. Сдали и забыли, надеясь на авось. Пожарные ежегодно представляли дирекции свои грозные требования об устранении недостатков, на что те просто махали рукой. Последнее предупреждение от пожнадзора потупило аккурат в утро перед трагедией.
Однако повешенное на стене ружье в виде конструкционных недоделок рано или поздно должно было выстрелить. И пальнуло оно так, что вся столица содрогнулась.
Вечером в пятницу, 25 февраля 1977 года Москва и ее гости наслаждались заслуженным за рабочую неделю отдыхом. Счастливчики, сумевшие достать билеты на концерт Аркадия Райкина, битком набили зал (на 2600 местах по списку странным образом оказались около трех тысяч зрителей). Великий актер рассказывал историю своего посещения «Греческого зала», отчего публика буквально каталась по полу со смеху.
А в ресторане на 22-м этаже, в банкетном зале северной высотной пристройки, окна которого выходили на изящные церкви Варварки (тогда еще улицу Стеньки Разина), группа выпускников механического факультета МВТУ имени Баумана отмечала 20-летие выпуска. Пришли 26 человек и веселились от души. Возглавлял вечеринку Владимир Малахов, на тот момент заместитель начальника управления Торгово-промышленной палаты СССР.
Всего же в переполненном зале ресторана гуляли до 250 человек. Бойкие официанты лихо подносили из-под полы посетителям запасы импортного алкоголя, оставшегося после празднования Дня Советской Армии и Военно-морского флота.
Веселились и постояльцы в своих номерах — пятница в СССР всегда была поводом для особого отдохновения души и тела. Впоследствии пожарные и спасатели отмечали, что очень многие из жильцов были изрядно навеселе и слабо ориентировались в происходящем. Видимо, очень радовались за космонавтов «Союза-24″ Виктора Горбатко и Юрия Глазкова, репортаж о возвращении которых как раз в это время транслировали по центральному телевидению.
Свои поводы для веселья были в радиоузле (так называемая служба слабых токов) на пятом этаже северного корпуса. К двум дежурным смены пришли в гости два приятеля, которые привели с собой дам. Понятное дело, пятница-развратница, пришли не только чаю попить — гульба шла вовсю. Дабы освежиться, кто-то из гостей включил в соседней комнате кофейник, но за очередным тостом о нем забыли. Видимо, нашлись дела поважнее. Раскаленный кофейник прожег стол и упал на пол возле шкафа, где находилась большая бухта телефонного провода. Она-то и полыхнула.
По крайней мере, именно эту версию старшему следователю по особо важным делам КГБ СССР Олегу Добровольскому поведали выжившие участники злополучного застолья.
Официальное следствие подобными данными не располагало. По утверждению возглавлявшего экспертную комиссию по расследованию причин пожара Игоря Таубкина, в итоговых документах уголовного дела было записано: «Установить категорически и однозначно техническую причину пожара экспертными методами не представилось возможным».
В любом случае в радиоузле запах дыма почувствовали приблизительно в 20.40. Как именно пыталась справиться с возгоранием и пыталась ли вообще это сделать пьяная компания «радистов» и их разгулявшиеся гости, осталось непонятным. Вроде бы какая-то возня имела место, но то ли действительно кто-то пытался тушить пламя, то ли просто сматывали удочки и спасали вещички, все это покрыто алкогольным туманом. Во всяком случае почти 40 минут о том, что пламя пожирает стены крупнейшего отеля Европы «радисты» никому знать не давали.
Вот здесь и аукнулась юбилейная штурмовщина — по незаделанным нишам между этажами дым и продукты горения начали распространяться вверх. Синтетические ковровые дорожки и обои стали для здания миной замедленного действия. Отсутствующие двери между лифтовыми холлами и коридорами также не стали препятствием для расползания ядовитого фосгена (токсичный газ, выделяющийся в результате сгорания синтетических красителей) по номерам отеля.
Первый сигнал о задымлении в «России» на пульт пожарной службы, на котором дежурила сержант Нина Переверзева, поступил в 21.23. Следом за ним последовал вал звонков от обитателей и служащих отеля.
Пожар в нескольких сотнях метрах от Кремля — вещь чрезвычайная вообще, а в гостинице — символе СССР — чрезвычайная до крайности. Поэтому уже через пять минут первые машины караула 47-й военно-пожарной части (81 человек при 14 пожарных машинах, включая три автоцистерны и пять автонасосов) разматывали брандспойты в сквере перед отелем.
Начальника караула младший лейтенант Алексей Буканов был в шоке — дым валил уже по верху северного корпуса от пятого этажа и выше, с громкими хлопками лопались оконные стекла. А у него самая высокая автолестница всего одна, и доставала она только до седьмого этажа. Особенно его поразило то, что огонь вырывался из окон одновременно на разных этажах «параллелепипеда». Парень стиснул зубы и, понимая, что его ждет за такое решение, объявил «пожар по пятому номеру» — высший уровень ЧП, означавший аврал и стягивание к месту всех наличных частей и соединений огнеборцев. При этом к месту пожара по «пятому номеру» должно съезжаться и высокое начальство, у которого такая самонадеянность младшего лейтенанта в пятничный вечер точно могла вызвать непредвиденную реакцию. Но вот как раз об этом Леша Буканов меньше всего в том момент думал, ибо первые бойцы караула уже карабкались наверх, куда только доставали пожарные лестницы, и неслись по этажам, барабаня в двери и предупреждая всех.
Но как раз это было делом едва ли не самым хлопотным. Кто из постояльцев был в адекватном состоянии, сами уже чуяли запах гари и стремились покинуть номера. Но многие просто не верили в то, что в такой гостинице, как «Россия», может случиться что-то чрезвычайное. Некоторые к позднему вечеру уже приняли на грудь и мирно посапывали в номерах.
Анатолий Брежнев, тогда начальник дежурной части управления пожарной охраны:
- Прибыв на пожар, я по выдвижной лестнице поднялся на седьмой этаж. Все сильно задымлено. Стучу в первую попавшуюся дверь номера. Ее долго никто не открывал, наконец в проеме появляется пьяный мужик в трусах. Я ему кричу, чтобы выходил, а он: «Я не сгорю». И дверь захлопывает. Приказываю подоспевшим пожарным топорами рубить замок. Оказывается, у него дама была. Та быстро сообразила, что к чему, вещи в охапку и — чуть ли не ползком по коридору. А кавалер нацепил пиджак с медалями и давай возмущаться. Потом, когда его силой выволокли сквозь дым и он увидел трупы, вынесенные из горящих коридоров здания, стал всех пожарных целовать…
Гулявшие с однокурсниками в ресторане Людмила Григоренко и Любовь Федорова спустились с 22-го этажа в туалет на 18-й. Именно там их застал пожар. По словам Людмилы, она у зеркала поправляла макияж, когда из-под двери, как в фильме ужасов, вдруг увидела выползающую струйку дыма.
- Тут же дверь распахнулась, — вспоминает Людмила Георгиевна, — и валом пошел уже черный дым. Мы закрыли дверь, и я сказала Любе: «Горит внизу. Давай попробуем дышать через отдушины!»
Это как раз было ошибкой, ибо ядовитый дым струился по вентиляционным каналам. На охваченных пламенем этажах погас свет, выгорела проводка. Людям пришлось пробираться на ощупь подальше от огня. От отравленных испарений они могли сделать лишь несколько шагов и падали.
- Наконец мы вышли к лестнице, — рассказывает Григоренко. — Там было как в печной трубе: черный дым и искры. Я крикнула: «Люба, держись за стенку, сейчас мы выйдем!»
Но та уже в панике бежала вниз по лестнице — как раз навстречу ядовитому дыму. Многие из тех, кто попытался спастись бегством через лестничные марши, погибли именно от удушения. Как и те, кто прятался в санузлах, пытаясь отыскать там защиту от огня и глоток свежего воздуха. Вдыхали же ядовитые испарения пожара.
Гулявшие в ресторане на 22-м этаже уже сообразили, что попали в западню. Пламя отрезало им дорогу вниз. По всей территории перед северным корпусом метались пожарные расчеты, к «России» собрались толпы зевак, подтянулись иностранные корреспонденты, огонь наблюдали в Большом Кремлевском дворце.
Старший метрдотель распорядился забаррикадировать двери, чтобы в огромное помещение ресторана не проник ни огонь, ни дым. Но все было тщетно — предательские струйки беспрепятственно лезли во все щели.
Стало трудно дышать, люди поневоле рванулись к окнам, которые были наглухо забиты на зиму. Кто-то терял сознание, кто-то ударился в истерику. Музыканты оркестра и посетители начали швырять в стекла тяжеленные кресла — те с рамами полетели вниз. Уборщица дико завизжала, чтобы «перестали хулиганить», пригрозив «вызвать милицию». Ей тут же налили коньяку, чтобы взяла себя в руки.
Вместе со свежим воздухом через окна в зал потянулся и дым с нижних этажей. Какой-то сильно пьяный посетитель, отчаявшись, хлопнул рюмку водки и затянул во всю глотку «Врагу не сдается наш гордый «Варяг». На следующий день в иностранных СМИ было напечатано: «Русские в горящем здании пели «Интернационал».
И внизу царила паника. Начальник управления пожарной охраны Мосгорисполкома генерал Иван Антонов поднял по тревоге весь личный состав пожарного гарнизона. К «России» прислали все, что могло двигаться, подтянулись караулы из области. По счастливому совпадению в Подмосковье как раз в это время проходили сборы пожарные команды со всего Союза.
Площадь перед «параллелепипедом» забили 140 пожарных машин и порядка 1600 огнеборцев. Ко всему прочему съехалось не только городское начальство, но и сразу три члена Политбюро: председатель КГБ Юрий Андропов, министр обороны Дмитрий Устинов, в какой-то степени сопричастный к ЧП глава МГК Виктор Гришин, а также член ЦК КПСС министр внутренних дел Николай Щелоков. Командир взвода пожарной охраны Александр Маклецов потом вспоминал, что охранников важных персон собралось едва ли не больше самих пожарных. Теснота была необыкновенная.
На глазах у партийных бонз жильцы «России» с верхних этажей, не выдержав нестерпимого жара, пытались спуститься по связанным простыням, но те рвались, и люди разбивались насмерть. Пытались даже прыгать с матрасами, чтобы хоть как-то самортизировать падение — тщетно.
Один из свидетелей рассказывал, что толстый мужчина в подтяжках сорвался с импровизированного каната и, ударившись о бетонную ограду, рухнул в снег. Подбежавший его осматривать милиционер обнаружил в кармане целехонькую бутылку водки и незаметно ее прикарманил. Как и часы толстого гражданина.
Руководивший тушением пожара Дмитрий Юрченко вспоминал, что люди выбрасывали сумочки с деньгами и документами. Их собралась целая гора в ближайшем сугробе.
Спасатели в бессилии взирали снизу на гибель постояльцев. Короткие пожарные лестницы смотрелись как издевательство, а единственная в городе 62-метровая лестница сразу же вышла из строя. С 16-го этажа гостиницы по телефону 01 каждые пять минут звонил блокированный в номере первый заместитель министра торговли Болгарии Иванов, к которому пришли в гости два соотечественника-аспиранта. Высокий чиновник вежливо просил прислать для спасения пожарный вертолет, уверенный, что таковых не может не быть в столице первого в мире социалистического государства. Параллельно в трубку отчаянно кричала горничная этажа, прекрасно знающая, что таких вертолетов в Москве в помине не было. Потом болгарин еще более вежливо стал интересоваться у диспетчеров, какую смерть ему предпочесть — выброситься из окна или сгореть заживо. Их четыре трупа так и обнаружили потом вместе — не сгоревшими, задохнувшимися от дыма. Как и подавляющего большинства жертв пожара.
Погибла еще одна дежурная по этажу, которая после возгорания побежала по коридору, стуча в номера и оповещая жильцов о случившемся. Увидев, что ей самой не спастись, она позвонила домой и попрощалась с родными. Так ее и нашли, задохнувшейся с телефонной трубкой в руках.
Спасатели пытались хоть как-то взять ситуацию под контроль — от Москвы-реки протащили шланг, установили три насоса для подачи речной воды.
- Нужно было отсечь западный и восточный блоки, чтобы огонь не распространился по всему периметру гостиницы, — вспоминал бывший член оперативного штаба пожаротушения, ныне полковник запаса Василий Лященко. — Пожарные продвигались от торцевых лестничных клеток каждого этажа, с правого и левого угла, к центру. Вскрывали двери, чтобы спасти людей. Ликвидировали водой и пеной очаги и продвигались дальше. Казалось бы, вот, прошли на своем этаже, загасили. И вдруг сзади опять вырывается огонь!
Решение нашел начальник отдела управления пожарной охраны Виктор Кононов, предложивший сделать вертикальную «дорожку» из четырехметровых штурмовых лестниц, с которыми пожарные тренируются на специальных соревнованиях. Их надо было лишь последовательно одну за другой зацепить за перила балконов. Благо, вокруг полно было спортсменов-прикладников из Подмосковья.
Это был, возможно, единственный шанс на спасение. Пожарные кинулись вязать железки. Самодельная лестница-гигант устремилась к ресторану с вынесенными стеклами. По ней вверх метнулись спасатели — встречать погорельцев.
- Когда пожарные добрались до нас, — рассказывал Владимир Малахов, — народ их увидел и решил: сейчас нас будут выводить. Но вместе с пожарными поднялся и представитель «Интуриста». Он сказал: «Товарищи, надо вперед пропустить иностранцев!». Их пропустили.
Заметим, не женщин и детей, а именно иностранцев, как всегда было принято в СССР.
- Нас выводили по внутренней лестнице двое работников КГБ, которые были там то ли на задании, то ли просто отдыхали в ресторане, — рассказывает Людмила Григоренко. — Лестница была скользкая, черная… Когда вывели на крышу концертного зала — многие бросились целовать снег…
Некоторые целовали не только снег, но и своих спасителей, просто мешая им работать. Спасенный постоялец-негр кинулся лобызать руки пожарным, которые страховали спускающихся. Он был в явном исступлении и чуть было не сбивал их с ног. Дмитрий Юрченко, понимая, что человек явно не в себе, привел его в чувство ударом могучего кулака. Африканец улетел в сугроб прямо на глазах троицы Политбюро. Зато тут же успокоился.
Применение насилия к иностранцу — уголовная статья, и Юрченко знал, чем рисковал. Но наверху были люди, и их надо было спасать, презрев изъявления чувств уже спасенных. Впрочем, на следующий день сам Щелоков на планерке оценил по достоинству поступок пожарного, заметив, что лично он бы «врезал сильнее».
Тогдашний начальник караула 3-й пожарной части на Красной Пресне Виктор Лизогубов вспоминал, что, когда только подняли лестницу и начали эвакуацию, некоторые мужчины отталкивали женщин и пытались выбраться сами. Но, похоже, это были единичные случаи.
Куда более характерными называли иные сцены. По воспоминанию представителя штаба тушения пожара Владимира Зайцева, по лестнице спускался здоровенный мужик, который тащил на ресторанной скатерти битком набитый портфель без ручки. Ему кричали, чтобы бросил свой хлам, ибо может запросто сорваться с шаткой лестницы. Тот — ни в какую. Посчитали, что, вероятно у него секретные документы. Но, когда мужик спустился вниз, грохнул портфель к ногам пожарных — тот доверху был набит водкой и коньяком: «Вам, ребята, за спасение!» И тут же завернулся в скатерть — холодно было в костюмчике на февральском морозе. Всего по этой лестнице удалось спустить 43 человека из ресторана. Всего же в этот вечер пожарные спасли около тысячи постояльцев.
Толпы народа внизу, включая спасенных, мешали пожаротушению. В штабе позвонили в концертный зал, где продолжался концерт Аркадия Райкина, и максимально корректно попросили артиста немного продлить концерт, дабы вышедшие на улицу несколько тысяч зрителей совершенно не парализовали процесс. Сатирик, не зная толком, в чем собственно дело, отнесся к просьбе с пониманием и удлинил выступление более чем на полтора часа. Ничего не знавшая о полыхающем на верхних этажах пожаре публика была в восторге.
За 4,5 часа борьбы с огнем совместными усилиями пожар удалось одолеть. Всего, по официальным данным, 42 человека погибли, в том числе пять сотрудников гостиницы. Травмированных, обожженных и отравленных насчитали 52 человека, из них 13 пожарных. Выгорело порядка сотни гостиничных номеров с 4-го по 17-й этажи общей площадью три тысячи квадратных метров. Сумма материального ущерба была спорна, политического — вообще подсчету не поддавалась. Спалить лучшую гостиницу страны в год 60-летия Октября, за три года до Олимпиады — это пахло не только потерей партбилета и теплого кресла. Тут требовался козел отпущения.
Расследовать причины ЧП стали сразу несколько ведомств, начавшие параллельные поиски. С одной стороны, сами пожарные, с другой — МВД, с третьей, учитывая политическую значимость и число жертв, — КГБ.
Прессе, попытавшейся было живописать подвиги спасателей, сразу же заткнули рот, дабы та не ляпнула лишнее. Лишь на четвертый день после пожара в газете «Труд» промелькнула коротенькая заметочка о ЧП с соболезнованиям семьям погибших, число которых, естественно, не указывалось.
Но вся Москва видела этот пожар, и слухи о его причинах понеслись по стране со скоростью курьерского поезда. Молва тут же приписала причину поджога всем известной борьбе двух ведомств — Щелокова и Андропова. То, что в гостинице были «свои», снабженные «жучками», номера, в которые селили «пасшихся клиентов», знали многие. И то, что силовики с удовольствием ставят друг другу палки в колеса, тоже ни для кого не являлось тайной. Ходил слух, что якобы одна из служб захотела пустить локального «красного петуха» своим друзьям-соперникам, а вышло слишком с большим размахом. Эту версию развивал писатель Эдуард Тополь в романе «Красная площадь».
Другие знатоки авторитетно уверяли, что поджог — дело рук неких теневых преступных деятелей (о каких-то «организованных преступных группировках» тогда и понятия не имели), которые-де не поделили что-то на столичном ипподроме, вот и попытались отомстить пожаром.
Третьи привычно кляли западных шпионов, хотя в эту версию мало кто верил из-за ее явной несуразности.
Интересно, что версию о поджоге всячески поддерживал сам Гришин, очевидно, понимая, что слишком тщательное расследование может припомнить, кто именно гнал строителей десять лет назад и принимал здание с явными ляпами. До пожара его уже не раз осторожно прочили в наследники Брежнева, но теперь, после такого афронта, на первый план могли выйти другие потенциальные преемники генсека из КГБ и Политбюро. Поэтому для него так важно было отыскать злой умысел в поджоге столь знакового объекта. А спихнуть пожар на отсутствие бдительности — лишний повод пнуть конкурентов из силовых ведомств.
На версии с поджогом, по понятным причинам, настаивал и проектировщик Виталий Мазурин, бывший в числе восьми главных архитекторов «русского Пентагона». Он уверял, что используемые при строительстве и отделке материалы никак не могли дать того огненосного эффекта, который вызвал столь скорый и масштабный пожар.
В то же время в КГБ, напротив, были заинтересованы в придании ЧП статуса «халатности», но не более. Иначе под удар попадали уже сами спецслужбы с другим наследником генсека — Андроповым.
Пожарным же необходимо было прикрыть себя и выставить виновными самих работников гостиницы. Благо для этого у них был многолетний ворох предписаний, вынесенных дирекции, и благоразумно сохраненная копия «особого мнения» на акте приемки «России» в 1967 году. Поэтому им тоже версия с поджогом была более выгодна. Участвовавшие в тушении пожара Владимир Зайцев и Василий Лященко настаивали именно на этом, утверждая, что в гостинице было сразу несколько источников возгорания.
Иными словами, все сводилось к «козлам отпущения» в отеле, первые лица которого также не горели желанием идти под суд. У них были хорошие связи в МГК у Гришина, да и у самих силовиков. «Стрелочников» следовало искать рангом пониже.
За следствие поэтому рьяно взялись сразу несколько автономных групп: эксперта Игоря Таубкина (официальная), который принимал участие в расследовании всех крупных аварий на территории СССР последних лет, и старшего следователя по особо важным делам КГБ СССР Олега Добровольского (участвовал в расследовании уголовных дел капитана 3-го ранга Валерия Саблина, поднявшего в ноябре 1975 года мятеж на большом противолодочном корабле «Сторожевой», пилота-хулигана Маттиаса Руста).
Под стражу были взяты начальник и старший инженер службы слабых токов Тимошкин и Викдорчук. Мастер дежурившей в ту ночь смены Муравьев после одного из допросов вернулся домой, выпил бутылку водки и повесился на ремне в своем подвале.
Оставшиеся в живых гуляки из радиоузла выдали Добровольскому версию о кофейнике, которая того вполне устроила. Чуть позже начали говорить о якобы включенном паяльнике, памятуя, как от копеечной свечки вся Москва сгорела.
Таубкин все эти версии выслушивал, но ни одну не поддержал. Ни в какой поджог он не верил. В итоге стрелочники Тимошкин и Викдорчук получили полтора и год лишения свободы соответственно по обвинению в халатности и нарушении правил противопожарной безопасности, первые лица отеля отделались инфарктами.
Самый «громкий» пожар в истории России XX века унес с пламенем и все свои загадки.
Для тогдашнего руководства СССР трагедия, случившаяся в нескольких сотнях метров от Кремля, стала настоящим шоком и ударом по престижу. Для Запада — иллюстрацией противостояния внутри советского руководства. Для обывателей — признаком разложения самого строя, уничтожившего его один из главных символов.
Торговый отдел
«Черный параллелепипед» советского конструктивизма было задумано возвести на месте, которое еще в средневековой Белокаменной играло роль огромного торгового центра. Имидж у места был неважным, ибо в дохристианские времена на Боровицком холме, называемом тогда Ведьминой горой, располагались сразу два языческих капища — богов Велеса-Святобора и Купалы. С известным набором языческих обрядов волхвования и принесения жертв.
Усилившееся на Руси православие древнюю веру на Ведьминой горе опасалось сразу притеснять, капище не палило, а лишь на этом месте воздвигло собор святого Уара — единственного в христианстве покровителя некрещенных. Он простоял до середины XIX века. Саму гору по имени Святобора переименовали в Боровицкий холм и постепенно заселили торговцами.
Близость к Москва-реке сначала сделало это место на холме стихийным портовым торжищем, а после возведения стены Китай-города вдоль ее берега хаотические прилавки были упорядочены складами и лавками ремесленников, земцев, мелких негоциантов. Находившийся за основными торговыми рядами вдоль Москворецкой улицы район получил наименование Зарядье. Неслучайно именно отсюда, с Солянки и Яузского моста, начался знаменитый пожар Москвы 1812 года — факт достаточно символичный в свете будущей трагедии, случившейся 165 лет спустя. Полыхавшее Зарядье однажды уже стало своеобразным символом дореволюционной Москвы.
Выгоревшее в 1812 году дотла Зарядье вновь обстроилось лавками и домами торговцев и еще целый век оставалось огромным столичным супермаркетом площадью в несколько десятков гектаров. В 1930-е годы здесь возникло несколько проектов перестройки Зарядья с возведением циклопического, самого высокого в Европе, Дома наркомата тяжелой промышленности: 32 этажа, 3780 комнат, 2 миллиона квадратных метров. Но у страны в тот момент оказались более важные задачи. К тому же сам нарком тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе покончил с собой, дабы не угодить в проскрипционные списки земляка, а без него проект просто был положен под сукно…
Сразу после войны к идее суперстроений вернулись. За нее взялся главный архитектор Москвы Дмитрий Чечулин. Согласно его плану реконструкции сильно пострадавшей от бомбежек Москвы, приземистые каменные домишки портных, сапожников, картузников, скорняков, кошелевщиков, пуговичников и прочих предстояло снести, освободив пространство к Москве-реке, а на этом месте возвести сталинскую высотку — 275-метровый 32-этажный административный колосс на 2 тысячи кабинетов.
Проект был одобрен. К памятной дате 800-летия основания Москвы в 1947 году ее начали планомерно разрушать. «Чечулинский утюг» прошелся по Зарядью, сравняв с землей все, что чудом уцелело после наполеоновского пожара Москвы (тогда сохранились только несколько церквей на Варварке и Старое английское подворье).
На месте будущего монстра возвели грандиозный цоколь-стилобат с двухъярусным бетонным бомбоубежищем (готовились к ядерной войне) и подземным ходом в Кремль и к Москве-реке. К весне 1953 года корпуса выросли до восьмого этажа. Но тут строительство прервала еще одна смерть — на этот раз уже идейного вдохновителя советских небоскребов Сталина.
Строительные процессы были остановлены, железные конструкции несостоявшегося небоскреба в Зарядье были перенесены в Лужники и пошли на возведение главного стадиона страны.
Однако грандиозный стилобат в центре города остался. Демонтировать его железобетонные «ноги» со всегда актуальным бомбоубежищем и подземными ходами было и нерационально, и сложно по техническим соображениям. Тем более в начале 1960-х годов резко обострилась внешнеполитическая обстановка, и мир завис на грани ядерной войны с непредсказуемым исходом. Поэтому Никита Хрущев, лично распорядившийся остановить стройку после смерти Сталина, теперь уже отдал приказ возобновить строительство на готовом стилобате, но уже здания крупнейшей в Европе гостиницы. Аккурат в последний год собственного правления, в 1964 году.
Подарок к юбилею
Проект суперотеля поручили тому самому архитектору Чечулину, который едва не слег с инфарктом в 1954 году после замораживания строительства выпестованного детища. Бывший главный зодчий Москвы специализировался на крупномасштабном административном домостроении, и гостиницы для него были делом новым. К тому же периметр стилобата диктовал определенные рамки и размеры, требовавшие строго определенной геометрии будущего отеля. Чечулин отправился в заграничную командировку, чтобы изучить опыт строительства отелей семейства «Хилтон» и хоть как-то адаптировать бетонного монстра к новым целям.
Он как мог постарался перепрофилировать несостоявшийся «домтяжмаш» под жилое строение, но как ни бился, все равно выходило некое подобие «русского Пентагона» — конструктивистский параллелепипед с окнами-близнецами на всех этажах. Далекий от искусства Никита Хрущев поскреб в затылке и росчерком карандаша постановил нарастить размеры параллелепипеда еще на три этажа, чтоб уж точно не напоминал самое мрачное здание вероятного противника. Чечулина тогда чуть второй раз не хватил удар, но со стучащим башмаком главой государства он спорить не стал.
Проект утвердили в виде комплекса из четырех 12-этажных корпусов с более высокой 23-этажной северной башней, концертным залом на 2500 мест и кинотеатром «Зарядье» в стилобате (общая площадь 250 тысяч квадратных метров). Уже тогда предполагалось, что самая большая в Европе гостиница, раскинувшаяся на 13 гектарах Зарядья, будет визитной карточкой не только Москвы, но и всего Советского Союза.
Строительство началось перед самым снятием Хрущева со своих постов и продолжалось почти три года. Как шел сам процесс, можно только догадываться, ибо традиционная советская штурмовщина требовала, чтобы важнейший объект обязательно сдали к юбилею — 50-летию Советской власти.
Впрочем, тут имел место еще один важный аспект, далекий от зодчества. Для не заставших советские времена читателей стоит пояснить, что тогда, в середине 1960-х годов, в стране обострилась внутрипартийная борьба между так называемыми комсомольцами — сторонниками бывшего первого секретаря ЦК ВЛКСМ, руководителя КГБ, а затем председателя Комитета партийно-государственного контроля ЦК КПСС и Совета министров СССР Александра Шелепина, которого прочили в генсеки вместо Леонида Брежнева, и старой партноменклатурой. Как раз к комсомольцам примыкал тогдашний глава Московского горкома партии Николай Егорычев, вступивший в разногласия с Политбюро по вопросам внешней политики и обороноспособности страны.
В то же время бывший второй секретарь МГК Виктор Гришин, глава советских профсоюзов, как раз был в брежневской команде и прекрасно понимал, что с его энергией и напором необходим лишь эффектный ход к юбилейной дате, который стал бы последним шагом для претендента на уже ходившее ходуном под Егорычевым кресло главы МГК. Постройка «выставочной» гостиницы, которую было бы видно даже из Большого Кремлевского дворца, под кураторством профсоюзного лидера как раз и должна была стать тем самым шагом.
Поэтому Гришин энергично взялся за знаковую новостройку, объявив ее задачей №1 для рабочих профсоюзов. Именно его усилиями и неуемной энергией менее чем за три года бешеной гонки вырос «русский Пентагон» на бывшей Ведьминой горе. Рабочие постоянно брали повышенные обязательства и неуклонно гнали план, подчас забывая о СНиПах и ГОСТах. Возвести столь значимый объект в кратчайший срок, да еще с соблюдением всех строительных норм, было немыслимо. Жертвовали качеством, понимая, что начальство, которому зачем-то понадобилась эта гонка, все равно прикроет и с кем надо договорится. А недоделки — обычное явление при советской штурмовщине: потом исправим.
В итоге в начале 1967 года акт приемки комплекса не был согласован едва ли не с половиной надзорных инстанций. Набралось около десятка страниц с описанием недоделок. Не подписали акт и пожарные, отметив свое «особое мнение» по безопасности объекта. По свидетельству очевидцев, Гришин буквально вытолкал всех несогласных за дверь и отправился торжественно перерезать ленточку. А уже 27 июня въехал в горком на освободившееся место Егорычева. Включенная в «Книгу рекордов Гиннесса» как самая большая гостиница Европы (номерной фонд — 3182 номера на 5300 человек) «Россия» входила в историю с массой недоделок…
Сигнал с радиоузла
Десять лет безоблачного правления в столице Виктора Гришина гостиница «Россия» поражала москвичей и зарубежных гостей своими размерами и несуразными формами. За это время через нее прошли миллионы постояльцев. В номерах снималась шпионская «Ошибка резидента», в ресторане на 22-м этаже под шум кинокамеры лихо отплясывали Валико и Рубик-джан из «Мимино». Выступать в концертном зале гостиницы, втором по престижности после Колонного зала Дома Союзов, считали за честь главные звезды советской эстрады.
«Россия» красовалась на рекламных проспектах и открытках, призывая гостей посетить ее апартаменты. Что было далеко не так просто, ибо даже самый большой в СССР отель никогда не пустовал. Тем более что обилие иностранцев делало его важным объектом для работы спецслужб. Теперь уже не секрет, что у КГБ в «России» существовали отдельные номера для собственных сотрудников и номера, в стены которых была вмонтирована подслушивающая аппаратура для особо значимых персон, которых тут селили.
Гостиница работала, но и через десять лет после ее ввода в эксплуатацию никто не удосужился ликвидировать те недоделки, с которыми объект принимали под юбилей. Сдали и забыли, надеясь на авось. Пожарные ежегодно представляли дирекции свои грозные требования об устранении недостатков, на что те просто махали рукой. Последнее предупреждение от пожнадзора потупило аккурат в утро перед трагедией.
Однако повешенное на стене ружье в виде конструкционных недоделок рано или поздно должно было выстрелить. И пальнуло оно так, что вся столица содрогнулась.
Вечером в пятницу, 25 февраля 1977 года Москва и ее гости наслаждались заслуженным за рабочую неделю отдыхом. Счастливчики, сумевшие достать билеты на концерт Аркадия Райкина, битком набили зал (на 2600 местах по списку странным образом оказались около трех тысяч зрителей). Великий актер рассказывал историю своего посещения «Греческого зала», отчего публика буквально каталась по полу со смеху.
А в ресторане на 22-м этаже, в банкетном зале северной высотной пристройки, окна которого выходили на изящные церкви Варварки (тогда еще улицу Стеньки Разина), группа выпускников механического факультета МВТУ имени Баумана отмечала 20-летие выпуска. Пришли 26 человек и веселились от души. Возглавлял вечеринку Владимир Малахов, на тот момент заместитель начальника управления Торгово-промышленной палаты СССР.
Всего же в переполненном зале ресторана гуляли до 250 человек. Бойкие официанты лихо подносили из-под полы посетителям запасы импортного алкоголя, оставшегося после празднования Дня Советской Армии и Военно-морского флота.
Веселились и постояльцы в своих номерах — пятница в СССР всегда была поводом для особого отдохновения души и тела. Впоследствии пожарные и спасатели отмечали, что очень многие из жильцов были изрядно навеселе и слабо ориентировались в происходящем. Видимо, очень радовались за космонавтов «Союза-24″ Виктора Горбатко и Юрия Глазкова, репортаж о возвращении которых как раз в это время транслировали по центральному телевидению.
Свои поводы для веселья были в радиоузле (так называемая служба слабых токов) на пятом этаже северного корпуса. К двум дежурным смены пришли в гости два приятеля, которые привели с собой дам. Понятное дело, пятница-развратница, пришли не только чаю попить — гульба шла вовсю. Дабы освежиться, кто-то из гостей включил в соседней комнате кофейник, но за очередным тостом о нем забыли. Видимо, нашлись дела поважнее. Раскаленный кофейник прожег стол и упал на пол возле шкафа, где находилась большая бухта телефонного провода. Она-то и полыхнула.
По крайней мере, именно эту версию старшему следователю по особо важным делам КГБ СССР Олегу Добровольскому поведали выжившие участники злополучного застолья.
Официальное следствие подобными данными не располагало. По утверждению возглавлявшего экспертную комиссию по расследованию причин пожара Игоря Таубкина, в итоговых документах уголовного дела было записано: «Установить категорически и однозначно техническую причину пожара экспертными методами не представилось возможным».
В любом случае в радиоузле запах дыма почувствовали приблизительно в 20.40. Как именно пыталась справиться с возгоранием и пыталась ли вообще это сделать пьяная компания «радистов» и их разгулявшиеся гости, осталось непонятным. Вроде бы какая-то возня имела место, но то ли действительно кто-то пытался тушить пламя, то ли просто сматывали удочки и спасали вещички, все это покрыто алкогольным туманом. Во всяком случае почти 40 минут о том, что пламя пожирает стены крупнейшего отеля Европы «радисты» никому знать не давали.
Вот здесь и аукнулась юбилейная штурмовщина — по незаделанным нишам между этажами дым и продукты горения начали распространяться вверх. Синтетические ковровые дорожки и обои стали для здания миной замедленного действия. Отсутствующие двери между лифтовыми холлами и коридорами также не стали препятствием для расползания ядовитого фосгена (токсичный газ, выделяющийся в результате сгорания синтетических красителей) по номерам отеля.
В пещи огненной
Первый сигнал о задымлении в «России» на пульт пожарной службы, на котором дежурила сержант Нина Переверзева, поступил в 21.23. Следом за ним последовал вал звонков от обитателей и служащих отеля.
Пожар в нескольких сотнях метрах от Кремля — вещь чрезвычайная вообще, а в гостинице — символе СССР — чрезвычайная до крайности. Поэтому уже через пять минут первые машины караула 47-й военно-пожарной части (81 человек при 14 пожарных машинах, включая три автоцистерны и пять автонасосов) разматывали брандспойты в сквере перед отелем.
Начальника караула младший лейтенант Алексей Буканов был в шоке — дым валил уже по верху северного корпуса от пятого этажа и выше, с громкими хлопками лопались оконные стекла. А у него самая высокая автолестница всего одна, и доставала она только до седьмого этажа. Особенно его поразило то, что огонь вырывался из окон одновременно на разных этажах «параллелепипеда». Парень стиснул зубы и, понимая, что его ждет за такое решение, объявил «пожар по пятому номеру» — высший уровень ЧП, означавший аврал и стягивание к месту всех наличных частей и соединений огнеборцев. При этом к месту пожара по «пятому номеру» должно съезжаться и высокое начальство, у которого такая самонадеянность младшего лейтенанта в пятничный вечер точно могла вызвать непредвиденную реакцию. Но вот как раз об этом Леша Буканов меньше всего в том момент думал, ибо первые бойцы караула уже карабкались наверх, куда только доставали пожарные лестницы, и неслись по этажам, барабаня в двери и предупреждая всех.
Но как раз это было делом едва ли не самым хлопотным. Кто из постояльцев был в адекватном состоянии, сами уже чуяли запах гари и стремились покинуть номера. Но многие просто не верили в то, что в такой гостинице, как «Россия», может случиться что-то чрезвычайное. Некоторые к позднему вечеру уже приняли на грудь и мирно посапывали в номерах.
Анатолий Брежнев, тогда начальник дежурной части управления пожарной охраны:
- Прибыв на пожар, я по выдвижной лестнице поднялся на седьмой этаж. Все сильно задымлено. Стучу в первую попавшуюся дверь номера. Ее долго никто не открывал, наконец в проеме появляется пьяный мужик в трусах. Я ему кричу, чтобы выходил, а он: «Я не сгорю». И дверь захлопывает. Приказываю подоспевшим пожарным топорами рубить замок. Оказывается, у него дама была. Та быстро сообразила, что к чему, вещи в охапку и — чуть ли не ползком по коридору. А кавалер нацепил пиджак с медалями и давай возмущаться. Потом, когда его силой выволокли сквозь дым и он увидел трупы, вынесенные из горящих коридоров здания, стал всех пожарных целовать…
Гулявшие с однокурсниками в ресторане Людмила Григоренко и Любовь Федорова спустились с 22-го этажа в туалет на 18-й. Именно там их застал пожар. По словам Людмилы, она у зеркала поправляла макияж, когда из-под двери, как в фильме ужасов, вдруг увидела выползающую струйку дыма.
- Тут же дверь распахнулась, — вспоминает Людмила Георгиевна, — и валом пошел уже черный дым. Мы закрыли дверь, и я сказала Любе: «Горит внизу. Давай попробуем дышать через отдушины!»
Это как раз было ошибкой, ибо ядовитый дым струился по вентиляционным каналам. На охваченных пламенем этажах погас свет, выгорела проводка. Людям пришлось пробираться на ощупь подальше от огня. От отравленных испарений они могли сделать лишь несколько шагов и падали.
- Наконец мы вышли к лестнице, — рассказывает Григоренко. — Там было как в печной трубе: черный дым и искры. Я крикнула: «Люба, держись за стенку, сейчас мы выйдем!»
Но та уже в панике бежала вниз по лестнице — как раз навстречу ядовитому дыму. Многие из тех, кто попытался спастись бегством через лестничные марши, погибли именно от удушения. Как и те, кто прятался в санузлах, пытаясь отыскать там защиту от огня и глоток свежего воздуха. Вдыхали же ядовитые испарения пожара.
Гулявшие в ресторане на 22-м этаже уже сообразили, что попали в западню. Пламя отрезало им дорогу вниз. По всей территории перед северным корпусом метались пожарные расчеты, к «России» собрались толпы зевак, подтянулись иностранные корреспонденты, огонь наблюдали в Большом Кремлевском дворце.
Старший метрдотель распорядился забаррикадировать двери, чтобы в огромное помещение ресторана не проник ни огонь, ни дым. Но все было тщетно — предательские струйки беспрепятственно лезли во все щели.
Стало трудно дышать, люди поневоле рванулись к окнам, которые были наглухо забиты на зиму. Кто-то терял сознание, кто-то ударился в истерику. Музыканты оркестра и посетители начали швырять в стекла тяжеленные кресла — те с рамами полетели вниз. Уборщица дико завизжала, чтобы «перестали хулиганить», пригрозив «вызвать милицию». Ей тут же налили коньяку, чтобы взяла себя в руки.
Вместе со свежим воздухом через окна в зал потянулся и дым с нижних этажей. Какой-то сильно пьяный посетитель, отчаявшись, хлопнул рюмку водки и затянул во всю глотку «Врагу не сдается наш гордый «Варяг». На следующий день в иностранных СМИ было напечатано: «Русские в горящем здании пели «Интернационал».
Лестница в небо
И внизу царила паника. Начальник управления пожарной охраны Мосгорисполкома генерал Иван Антонов поднял по тревоге весь личный состав пожарного гарнизона. К «России» прислали все, что могло двигаться, подтянулись караулы из области. По счастливому совпадению в Подмосковье как раз в это время проходили сборы пожарные команды со всего Союза.
Площадь перед «параллелепипедом» забили 140 пожарных машин и порядка 1600 огнеборцев. Ко всему прочему съехалось не только городское начальство, но и сразу три члена Политбюро: председатель КГБ Юрий Андропов, министр обороны Дмитрий Устинов, в какой-то степени сопричастный к ЧП глава МГК Виктор Гришин, а также член ЦК КПСС министр внутренних дел Николай Щелоков. Командир взвода пожарной охраны Александр Маклецов потом вспоминал, что охранников важных персон собралось едва ли не больше самих пожарных. Теснота была необыкновенная.
На глазах у партийных бонз жильцы «России» с верхних этажей, не выдержав нестерпимого жара, пытались спуститься по связанным простыням, но те рвались, и люди разбивались насмерть. Пытались даже прыгать с матрасами, чтобы хоть как-то самортизировать падение — тщетно.
Один из свидетелей рассказывал, что толстый мужчина в подтяжках сорвался с импровизированного каната и, ударившись о бетонную ограду, рухнул в снег. Подбежавший его осматривать милиционер обнаружил в кармане целехонькую бутылку водки и незаметно ее прикарманил. Как и часы толстого гражданина.
Руководивший тушением пожара Дмитрий Юрченко вспоминал, что люди выбрасывали сумочки с деньгами и документами. Их собралась целая гора в ближайшем сугробе.
Спасатели в бессилии взирали снизу на гибель постояльцев. Короткие пожарные лестницы смотрелись как издевательство, а единственная в городе 62-метровая лестница сразу же вышла из строя. С 16-го этажа гостиницы по телефону 01 каждые пять минут звонил блокированный в номере первый заместитель министра торговли Болгарии Иванов, к которому пришли в гости два соотечественника-аспиранта. Высокий чиновник вежливо просил прислать для спасения пожарный вертолет, уверенный, что таковых не может не быть в столице первого в мире социалистического государства. Параллельно в трубку отчаянно кричала горничная этажа, прекрасно знающая, что таких вертолетов в Москве в помине не было. Потом болгарин еще более вежливо стал интересоваться у диспетчеров, какую смерть ему предпочесть — выброситься из окна или сгореть заживо. Их четыре трупа так и обнаружили потом вместе — не сгоревшими, задохнувшимися от дыма. Как и подавляющего большинства жертв пожара.
Погибла еще одна дежурная по этажу, которая после возгорания побежала по коридору, стуча в номера и оповещая жильцов о случившемся. Увидев, что ей самой не спастись, она позвонила домой и попрощалась с родными. Так ее и нашли, задохнувшейся с телефонной трубкой в руках.
Спасатели пытались хоть как-то взять ситуацию под контроль — от Москвы-реки протащили шланг, установили три насоса для подачи речной воды.
- Нужно было отсечь западный и восточный блоки, чтобы огонь не распространился по всему периметру гостиницы, — вспоминал бывший член оперативного штаба пожаротушения, ныне полковник запаса Василий Лященко. — Пожарные продвигались от торцевых лестничных клеток каждого этажа, с правого и левого угла, к центру. Вскрывали двери, чтобы спасти людей. Ликвидировали водой и пеной очаги и продвигались дальше. Казалось бы, вот, прошли на своем этаже, загасили. И вдруг сзади опять вырывается огонь!
Решение нашел начальник отдела управления пожарной охраны Виктор Кононов, предложивший сделать вертикальную «дорожку» из четырехметровых штурмовых лестниц, с которыми пожарные тренируются на специальных соревнованиях. Их надо было лишь последовательно одну за другой зацепить за перила балконов. Благо, вокруг полно было спортсменов-прикладников из Подмосковья.
Это был, возможно, единственный шанс на спасение. Пожарные кинулись вязать железки. Самодельная лестница-гигант устремилась к ресторану с вынесенными стеклами. По ней вверх метнулись спасатели — встречать погорельцев.
- Когда пожарные добрались до нас, — рассказывал Владимир Малахов, — народ их увидел и решил: сейчас нас будут выводить. Но вместе с пожарными поднялся и представитель «Интуриста». Он сказал: «Товарищи, надо вперед пропустить иностранцев!». Их пропустили.
Заметим, не женщин и детей, а именно иностранцев, как всегда было принято в СССР.
- Нас выводили по внутренней лестнице двое работников КГБ, которые были там то ли на задании, то ли просто отдыхали в ресторане, — рассказывает Людмила Григоренко. — Лестница была скользкая, черная… Когда вывели на крышу концертного зала — многие бросились целовать снег…
Некоторые целовали не только снег, но и своих спасителей, просто мешая им работать. Спасенный постоялец-негр кинулся лобызать руки пожарным, которые страховали спускающихся. Он был в явном исступлении и чуть было не сбивал их с ног. Дмитрий Юрченко, понимая, что человек явно не в себе, привел его в чувство ударом могучего кулака. Африканец улетел в сугроб прямо на глазах троицы Политбюро. Зато тут же успокоился.
Применение насилия к иностранцу — уголовная статья, и Юрченко знал, чем рисковал. Но наверху были люди, и их надо было спасать, презрев изъявления чувств уже спасенных. Впрочем, на следующий день сам Щелоков на планерке оценил по достоинству поступок пожарного, заметив, что лично он бы «врезал сильнее».
Тогдашний начальник караула 3-й пожарной части на Красной Пресне Виктор Лизогубов вспоминал, что, когда только подняли лестницу и начали эвакуацию, некоторые мужчины отталкивали женщин и пытались выбраться сами. Но, похоже, это были единичные случаи.
Куда более характерными называли иные сцены. По воспоминанию представителя штаба тушения пожара Владимира Зайцева, по лестнице спускался здоровенный мужик, который тащил на ресторанной скатерти битком набитый портфель без ручки. Ему кричали, чтобы бросил свой хлам, ибо может запросто сорваться с шаткой лестницы. Тот — ни в какую. Посчитали, что, вероятно у него секретные документы. Но, когда мужик спустился вниз, грохнул портфель к ногам пожарных — тот доверху был набит водкой и коньяком: «Вам, ребята, за спасение!» И тут же завернулся в скатерть — холодно было в костюмчике на февральском морозе. Всего по этой лестнице удалось спустить 43 человека из ресторана. Всего же в этот вечер пожарные спасли около тысячи постояльцев.
Толпы народа внизу, включая спасенных, мешали пожаротушению. В штабе позвонили в концертный зал, где продолжался концерт Аркадия Райкина, и максимально корректно попросили артиста немного продлить концерт, дабы вышедшие на улицу несколько тысяч зрителей совершенно не парализовали процесс. Сатирик, не зная толком, в чем собственно дело, отнесся к просьбе с пониманием и удлинил выступление более чем на полтора часа. Ничего не знавшая о полыхающем на верхних этажах пожаре публика была в восторге.
Поиск крайнего
За 4,5 часа борьбы с огнем совместными усилиями пожар удалось одолеть. Всего, по официальным данным, 42 человека погибли, в том числе пять сотрудников гостиницы. Травмированных, обожженных и отравленных насчитали 52 человека, из них 13 пожарных. Выгорело порядка сотни гостиничных номеров с 4-го по 17-й этажи общей площадью три тысячи квадратных метров. Сумма материального ущерба была спорна, политического — вообще подсчету не поддавалась. Спалить лучшую гостиницу страны в год 60-летия Октября, за три года до Олимпиады — это пахло не только потерей партбилета и теплого кресла. Тут требовался козел отпущения.
Расследовать причины ЧП стали сразу несколько ведомств, начавшие параллельные поиски. С одной стороны, сами пожарные, с другой — МВД, с третьей, учитывая политическую значимость и число жертв, — КГБ.
Прессе, попытавшейся было живописать подвиги спасателей, сразу же заткнули рот, дабы та не ляпнула лишнее. Лишь на четвертый день после пожара в газете «Труд» промелькнула коротенькая заметочка о ЧП с соболезнованиям семьям погибших, число которых, естественно, не указывалось.
Но вся Москва видела этот пожар, и слухи о его причинах понеслись по стране со скоростью курьерского поезда. Молва тут же приписала причину поджога всем известной борьбе двух ведомств — Щелокова и Андропова. То, что в гостинице были «свои», снабженные «жучками», номера, в которые селили «пасшихся клиентов», знали многие. И то, что силовики с удовольствием ставят друг другу палки в колеса, тоже ни для кого не являлось тайной. Ходил слух, что якобы одна из служб захотела пустить локального «красного петуха» своим друзьям-соперникам, а вышло слишком с большим размахом. Эту версию развивал писатель Эдуард Тополь в романе «Красная площадь».
Другие знатоки авторитетно уверяли, что поджог — дело рук неких теневых преступных деятелей (о каких-то «организованных преступных группировках» тогда и понятия не имели), которые-де не поделили что-то на столичном ипподроме, вот и попытались отомстить пожаром.
Третьи привычно кляли западных шпионов, хотя в эту версию мало кто верил из-за ее явной несуразности.
Интересно, что версию о поджоге всячески поддерживал сам Гришин, очевидно, понимая, что слишком тщательное расследование может припомнить, кто именно гнал строителей десять лет назад и принимал здание с явными ляпами. До пожара его уже не раз осторожно прочили в наследники Брежнева, но теперь, после такого афронта, на первый план могли выйти другие потенциальные преемники генсека из КГБ и Политбюро. Поэтому для него так важно было отыскать злой умысел в поджоге столь знакового объекта. А спихнуть пожар на отсутствие бдительности — лишний повод пнуть конкурентов из силовых ведомств.
На версии с поджогом, по понятным причинам, настаивал и проектировщик Виталий Мазурин, бывший в числе восьми главных архитекторов «русского Пентагона». Он уверял, что используемые при строительстве и отделке материалы никак не могли дать того огненосного эффекта, который вызвал столь скорый и масштабный пожар.
В то же время в КГБ, напротив, были заинтересованы в придании ЧП статуса «халатности», но не более. Иначе под удар попадали уже сами спецслужбы с другим наследником генсека — Андроповым.
Пожарным же необходимо было прикрыть себя и выставить виновными самих работников гостиницы. Благо для этого у них был многолетний ворох предписаний, вынесенных дирекции, и благоразумно сохраненная копия «особого мнения» на акте приемки «России» в 1967 году. Поэтому им тоже версия с поджогом была более выгодна. Участвовавшие в тушении пожара Владимир Зайцев и Василий Лященко настаивали именно на этом, утверждая, что в гостинице было сразу несколько источников возгорания.
Иными словами, все сводилось к «козлам отпущения» в отеле, первые лица которого также не горели желанием идти под суд. У них были хорошие связи в МГК у Гришина, да и у самих силовиков. «Стрелочников» следовало искать рангом пониже.
За следствие поэтому рьяно взялись сразу несколько автономных групп: эксперта Игоря Таубкина (официальная), который принимал участие в расследовании всех крупных аварий на территории СССР последних лет, и старшего следователя по особо важным делам КГБ СССР Олега Добровольского (участвовал в расследовании уголовных дел капитана 3-го ранга Валерия Саблина, поднявшего в ноябре 1975 года мятеж на большом противолодочном корабле «Сторожевой», пилота-хулигана Маттиаса Руста).
Под стражу были взяты начальник и старший инженер службы слабых токов Тимошкин и Викдорчук. Мастер дежурившей в ту ночь смены Муравьев после одного из допросов вернулся домой, выпил бутылку водки и повесился на ремне в своем подвале.
Оставшиеся в живых гуляки из радиоузла выдали Добровольскому версию о кофейнике, которая того вполне устроила. Чуть позже начали говорить о якобы включенном паяльнике, памятуя, как от копеечной свечки вся Москва сгорела.
Таубкин все эти версии выслушивал, но ни одну не поддержал. Ни в какой поджог он не верил. В итоге стрелочники Тимошкин и Викдорчук получили полтора и год лишения свободы соответственно по обвинению в халатности и нарушении правил противопожарной безопасности, первые лица отеля отделались инфарктами.
Самый «громкий» пожар в истории России XX века унес с пламенем и все свои загадки.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.